В тишине раздался мерный стук. Кто-то еще поднимался снизу, звякали подкованные каблуки. Кто-то белый, узкий.
Худой человек, единственный из всех в белом сюртуке, жмурясь от солнца, неторопливо надел фуражку, вынул изо рта и спрятал в карман незажженную сигару, сказал что-то - я не разобрал ни слова, лишь невнятный шелест.
- Так точно, господин капитан! - зычно откликнулся помощник (я вспомнил, что на военных кораблях это называется «старший офицер»). - Прикажете поднимать?
Губы капитана снова зашевелились.
- Слушаю! - Старший офицер развернулся к строю. - Смирррно! Флаг и гюйс поднять!
Ударил барабан. Все матросы единым движением обнажили головы, один я замешкался - и немедленно получил от соседа локтем в бок.
Бело-синий андреевский флаг медленно полз вверх, все как один провожали его взглядом. Все, кроме двоих. Черный человек (а может, призрак), потягивая дым из длинной прямой трубки, глядел на облака, а я со страхом глядел на него.
После поднятия флага и молитвы строй встал вольнее, по нему прошло шевеление, где-то даже прокатился шепоток. Капитан поднялся на мостик, подошел к перилам и взял в руки некую штуку: с одного конца узкую, с другого - широкую.
- Щас в кулёк забубнит, - прошелестел Соловейко.
- Тихоня он и есть Тихоня, - так же, еле слышно, ответил ему рябой матрос, что стоял слева от меня.
Переговаривались они, совсем не двигая губами. Боцман обернулся, но так и не понял, кто болтает. На всякий случай показал кулак всем.
После я узнал, что, хоть при команде «стоять вольно» разговаривать и воспрещается, старослужащие позволяют себе тихонько обмениваться мнениями, но делают это очень ловко и никогда не попадаются.
- Опять про чистоту чего-то, - шепнул рябой. - Известно, новая метла…
Прислушиваясь к шушканью, я понял, что капитан назначен совсем недавно. Матросы к нему еще не привык ли и как относиться к новому распорядителю своих подневольных судеб, окончательно не решили, однако в глазах «обчества» командир много теряет из-за своего слабого голоса - за это его и прозвали «Тихоней».
Странная штука, которую Тихоня поднес к губам, оказалась рупором - приспособлением, с точки зрения матросов, презренным и настоящего капитана недостойным. «Куды ему до Хряка, вот капитан был, - сказал рябой, - хоть и шкура, гореть ему в преисподне». Остальные покивали. Тихоню с его рупором никто не слушал, да и далековато было с нашего конца, слова уносил ветер.
Я, однако же, напряг слух - а он у меня, как и зрение, был исключительной остроты.
- …Главный закон моряка - порядок и чистота. Кораблю, на котором порядок, нипочем и буря, и бой. А человеку, который держит себя чисто, вообще ничто не страшно. Поэтому - повторяю еще раз - чтоб матерной брани на фрегате не было. Ругань - та же грязь! Господ офицеров за это буду сажать в каюту, под арест. Нижних чинов оставлять без чарки!