Куда бы это?
Я кинулся вслед, чуть не столкнувшись с индейцем, тоже не отстававшим от капитана.
А Иноземцов, оказывается, решил сам руководить пушечной стрельбой. Добежав до грота, он с ловкостью, какой я в нем и не подозревал, стал карабкаться по вантам и очень скоро исчез в дымном облаке. Я, конечно, тоже полез. Мне казалось, что рядом с Платоном Платоновичем я буду в безопасности.
- Первая, возвышение полтора! - раздалась усиленная рупором команда. - Вторая, возвышение два!
Приказ повторили в два голоса, наверху и внизу. Ударили пушки.
И мне сразу стало спокойней. Я поднялся повыше. Сверкающие штиблеты Платона Платоновича (это я с вечера начистил их до зеркальности) были в футе от моего носа. Расположился я преотлично: в сумеречной области между светом и мглою, так что мог видеть и турок, и - сквозь туман - кое-что из происходящего у нас на палубе.
Капитан дал поправку, и следующим залпом ихний фрегат накрыло основательно - почти все выстрелы легли в цель.
На мостике турецкого корабля размахивал руками человечек в красной феске - мне показалось, что он тычет рукой в мою сторону. По мачтам полезли синие фигурки с ружьями за спиной. Расположились на вантах и реях, окутались облачками дыма - и сразу же воздух вокруг меня зажужжал, засвистел.
Я догадался: вражеский капитан приказал штуцерникам ссадить с грота русского корректировщика. Стреляли они метко.
Платон Платонович воскликнул: «Черт побери!» - что было для него очень сильным ругательством.
Я испугался, не ранен ли - но нет, это одна из пуль выбила у него из руки рупор, и тот отлетел в сторону.
- Первая, прицел тот же! Кугелями! - надсадно крикнул Иноземцов. - Вторая, полпункта ниже!
- Что? Что?
Внизу не слышали!
Платон Платонович попробовал громче - и закашлялся.
Тогда я изо всей мочи проорал:
- Первая, прицел тот же, кугелями! Вторая, полпункта ниже!
- Есть кугелями! Есть ниже! - откликнулись батарейные.
Нога в сверкающем штиблете дернулась, будто хотела меня лягнуть.
- Марш отсюда, юнга! - просипел капитан. - Пришли кого-нибудь другого! Брысь!
Я сполз пониже, но уйти не ушел. Внизу, под мачтой стоял Степаныч, грозил мне багром. Рожа у него была красная, свирепая. Я осклабился, гордясь тем, какой я герой.
Здесь случилось невообразимое. Прямо под ногами у Степаныча хлопнул и раскрылся огненный цветок. Боцмана швырнуло о мачту, и он тут же весь вспыхнул, словно просмоленная ветошь.
Я впервые увидел вблизи, как разрывается зажигательная бомба. С ревом, какой никак не могло издавать человеческое существо, живой факел покатился по палубе.