Она шепнула Диане еще что-то, чмокнула ее в щеку. Прошуршала платьем мимо меня, тоже не удостоив взглядом.
Не больно-то мне это было и надо. Вот что Диана стояла расстроенная, с опущенной головой - это меня обеспокоило.
- Чего тебе коза эта наговорила?
- Так… ничего особенного. Не в том дело.
На ее ресницах блеснули слезы.
- А в чем?
- …Крестинская будет княгиня. А что ждет меня? Вечная бедность, убожество!
Всхлипнув и махнув рукой, Диана пошла прочь.
У меня в груди сделалось холодно и пусто. Я еще не понял, почему. Хотел кинуться за Дианой, чтоб утешить.
- Гера! Как хорошо, что ты здесь! - из-за фанерного бушприта выглянула госпожа Ипсиланти. - Платон Платонович пришел?
- Да.
- Подойди, пожалуйста.
Вот некстати! Мне нужно было бежать за Дианой.
- Покажи, где он сидит.
Пришлось идти с ней к краю переднего занавеса.
Мрачный Иноземцов смотрел не на сцену, а куда-то вниз - а все вокруг жадно и восхищенно наблюдали за картиной только что окончившегося морского побоища. Мне сбоку было видно, как «тонет» сколоченный из досок турецкий корабль. Видно было и рабочих, которые тянули канаты. Погромыхивали последние раскаты грома, над сценой еще не рассеялся дым, а по ту сторону задника, изображавшего восточный город, кто-то жег промасленные тряпки.
Из публики моряки кричали:
- Браво! Всё так и было!
- В точности так! Ура, Россия! Ура, Нахимов!
Я слышал, как Агриппина вздохнула.
- Скажи Платону Платоновичу… После концерта пусть не уходит. Я буду ждать его за кулисами. Мне нужно с ним поговорить. Обязательно передай, слышишь?
- Ага.
Я нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
С силой, которой я от нее никак не ждал, госпожа Ипсиланти тряхнула меня за плечо.
- Не «ага», а непременно передай! Это очень важно! Я всю ночь не спала…
Она еще что-то говорила, но я не мог разобрать - на сцене очень уж раскричался актер с лихо закрученными
усами, в морском мундире. Показывая рукой на задник, герой все громче и громче декламировал:
…Воистину была то казнь, не битва!
Как будто фейерверк с огнем и гулом,
Летали ядра, бомбы и гранаты…
Синоп пылал! На рейде три фрегата,
Как свечи пред покойником, горели…
Нахимов прекратил пальбу. Довольно!
Теперь и сами догореть сумеют.
И пушки русския, как львы, замолкли,
И лежа смирно на пожар глядели.
Как только Агриппина Львовна ослабила хватку, я выскользнул из-под ее руки. Боялся, что не найду Диану, но она, оказывается, ушла недалеко. Я обнаружил ее в двух шагах от закутка, где осталась чашка с любовным зельем. Отвернувшись к занавесу, Диана плакала. Я дотронулся до ее локтя - она повернулась, ткнулась лицом мне в грудь. - Кем я стану? Гувернанткой? Домашней учительницей в купеческом доме? Приживалкой? Ах, почему на свете всё так несправедливо! Каждый слезный возглас будто вколачивал меня в землю. Моя несбыточная надежда, моя невозможная мечта разбилась, рассыпалась вдребезги. Чудо чудом и сказки сказками, а жизнь жизнью. В какой любви собирался я Диане признаваться? Что мог я ей дать? Матросский сын, неуч, голодранец. - Ладно, чего ты? - сказал я, осторожно гладя по голове ту, которая - ясно - никогда не станет моей. - Всё у тебя будет. Какой захочешь жених. Князь или богач какой. Получше, чем у Крестинской. Она против тебя - тьфу.