Духовность не является предметом идеологии, а трансперсональная природа подхода, ко всему прочему, еще и отвергает идеологические высказывания. Личные переживания сатори Перлса (описанные в его автобиографии), его опыт медитаций (он мне как-то рассказал, когда мы жили в Эзалене, что медитирует по крайней мере по часу в день) служат фоном перевода или Гештальт-терапии - возможно, бессознательного - в современный эквивалент буддистской практики.
Буддистская практика представляет собой выработку осознанности плюс мораль; то же самое и в Гештальт-терапии, хотя даже слово «мораль» может казаться таким же от нее далеким, как духовность. Поскольку терапевтический процесс в гештальтном подходе влечет за собой попытку ослабления того, что Карен Хорни (аналитик Перлса) называет «тиранией долженствований», с чем ординарная мораль идет рука об руку, то этот подход может поначалу показаться не только антидуховным, но и аморальным. Однако при более глубоком исследовании он порождает контекст (особенно в своих групповых формах) для практики таких добродетелей, как смелость и аутентичность, являющихся сутью морального развития - вне специфических правил поведения. В самом деле, как я уже говорил, действия терапевта могут быть поняты, с одной стороны, как систематическое негативное усиление фальши и как поддержка изначального самовыражения.
Мораль можно понимать как межличностную работу традиционной духовности. Ранние учителя различных культов, должно быть, ясно себе представляли, насколько ментальное развитие может быть самообманом, если соответствующая практика ведется без фундамента, направленного на выход из таких отвратительных примеров поведения, которые называются «страстями»: не обмани, не укради, не убий или не причини зла - это восточные пути роста, которые представляют собой не просто мораль, поскольку они вписались в мозаику наших традиций, как в Патанджали, предваряя самадхи, или в буддистском Восьмеричном Пути Благородства, аспектами добродетельной жизни и благих намерений, которые происходят от правильного взгляда на вещи, готовят почву для правильного суждения и концентрации. Трудно вообразить успешную попытку вести чистую, незапятнанную жизнь в таком традиционном смысле без процесса изменения личности, вызывающего сокращение дефицита требований и увеличение доверия к заблуждениям. При отсутствии соответствующего ментального контекста в условиях авторитаризма (которые оба являются нашим культурным фактом), мораль превращается в морализаторство, которое ведет не к увеличению трансцедентности дефицита (т.е. к непривязанности), а к репрессии.