1814 года была одной из самых блестящих в наследии Наполеона. Как отмечал Энгельс, Наполеон дрался с юношеской энергией. С остатками своих войск он бил противников поодиночке, нанося неизмеримо превосходящим силам коалиции тяжелые поражения. Он разбил 31 января прусскую армию Блюхера при Бриенне, в феврале он нанес поражение союзной армии при Шампобере, Монмирайле, Вошане и Монтеро. Но. как писал Лавалетт, тогда как «император, зажатый всеми армиями Европы, сражался, как лев, устремляясь от одной к другой, переигрывая их маневры быстротою движений, обманывая все их расчеты и заставляя их изнемогать от усталости, в Париже другие враги — еще более опасные, вступив в тайные связи с иностранцами, готовили его низвержение. Их главой был Талейран…»[1192].
Наполеон чувствовал, как сужается вокруг него круг. Он видел опасности, подстерегавшие его и впереди, и позади. Поразительная энергия, с которой он вел последнюю кампанию, какая-то новая, яркая вспышка его полководческого таланта не была доказательством его хорошего физического состояния. Напротив, на него находили неожиданно приступы непреодолимой сонливости; во время битвы под Лейпцигом, в разгар сражения, он задремал. У него все чаще были сильные боли в желудке. Его уже не хватало на все. Как всегда, в часы опасности он обнаруживал хладнокровие, ясность ума. Но что это могло изменить?
Биографы Наполеона, историки той эпохи считали его ошибкой, что он не заключил во время Шатильонского конгресса (4 февраля —19 марта 1814 года) мирного соглашения с союзниками[1193]. Конечно, ошибки были допущены и в 1814 году, но главные ошибки были совершены раньше, и все происходившее в последний год империи было лишь их следствием. Может быть, если бы Наполеон принял предложения Коленкура, соглашение было бы достигнуто. Но надолго ли? В 1814 году соотношение сил на континенте определилось уже с полной ясностью. Движение союзных армий на Париж было ответной волной похода на Москву. Позже, на острове Святой Елены, Наполеон признал главной своей ошибкой войну против России[1194].
В том безнадежном положении, в котором оказался Наполеон в 1814 году, он действовал с азартностью игрока, проигравшего сразу, за один вечер огромное, сказочное состояние и теперь игравшего только ва-банк: всё или ничего.
Шатильонский конгресс мог дать ему только временную отсрочку решения, наверное даже недолгую. Она его не устраивала, он по-прежнему вел безумную, фантастическую игру ва-банк: всё или ничего.
Вероятно, уже с 1813 года, когда за его плечами неотступно стояла зловещая тень поражения, он стал искать третье решение. Под Бауценом был убит Дюрок; это был сохранившийся с дней юности друг, последний друг, с которым он мог говорить как с самим собой. Наполеон плакал над трупом Дюрока, и, может быть, тогда он ему позавидовал. Он стал искать смерти. Но ее тоже нелегко было найти. Она была близко, рядом, но она ускользала, как и недававшаяся решающая победа над противником.