Это был первый случай, когда он вмешался в личную жизнь внучки. Вместо того чтобы напомнить, что она уже взрослая, Аксель предпочла со смехом ответить:
— Я и не знала, что ты реагируешь на слухи, Бен!
— Ты права, мне на них наплевать, я просто неверно выразился. Послушай, я не хочу ни задеть тебя, ни как-то настроить, только… Антонен очень милый парень, но я надеюсь, что ты не планируешь с ним ничего серьезного.
— Почему?
— Ты заслуживаешь лучшего, Аксель.
— Потому что он наездник?
— О боги, нет! Просто у него нет… Он не того масштаба. Это не солидный мужчина, он не для тебя. И потом, такая сделка для него слишком выгодна. Жениться на барышне Монтгомери — он мечтает об этом, и это понятно. Но ты никогда не будешь знать, какая доля на весах его чувств отводится конюшне, будешь сомневаться, и это испортит тебе жизнь.
Сжав зубы, она заставила себя не возражать. То, что Бен только что сказал, она повторяла себе так часто, что в итоге даже порвала с Антоненом. Порой она сожалела об этом, как в тот июньский день, когда уступила желанию снова оказаться в его объятиях, или в Отей в момент его падения, потому что испытанный страх заставил ее поверить, что она его любит.
— Будь спокоен, — тихо сказала она, — я все это знаю и не строю серьезных планов относительно Антонена. Это просто…
— Интрижка? Тем лучше. Делай, что хочешь, ты у меня взрослая.
Утверждение было правдивым лишь наполовину. Конечно, Бенедикт давал ей свободу, начиная с раннего возраста, — из стыдливости, а еще потому, что считал себя слишком старым, чтобы понять девочку-подростка. Но ему все-таки случалось диктовать ей кое-что. Антонен входил в число запретного, как запрещено было садиться на лошадь или отправляться в путешествия. «Нельзя быть тренером скаковых лошадей по совместительству!» — имел он привычку повторять. Аксель, влюбленная в свое дело и готовая принести великие жертвы, безропотно покорилась, тем не менее с годами она не так легко переносила авторитаризм Бена.
Мыслями она была рядом с Антоненом, одиноко лежащим на больничной койке. Да, к нему будут приходить друзья-наездники, огорченные тем, что случилось с ним, и одновременно счастливые, что они не на его месте. И потом, друзья не заменят ни матери, ни жены. Его не согреет ни настоящая нежность, ни любовь, которая утешает и ободряет.
Они ехали по авеню, которая вела к конюшне. Первое, что Аксель увидела, переступив порог, была новая будка, нелепо выглядевшая посреди двора, и лежащая перед ней немецкая овчарка.
— Это еще что такое? — прогремел Бенедикт.