— Якорь, ты скажи, откуда слух пошел. А я отвечу, — проговорил Жорик.
Якорь с Бороздой о чем-то пошептались. Все окружающие не смели проронить ни звука, пока авторитеты совещались и решали проблему: как поступить с Жориком. Наконец Якорь подал голос:
— Если слух туфтовый, чем ответишь?
— Что хочешь поставлю, — ответил Жорик, хотя не знал, чего может потребовать от него Якорь.
Тот загадочно улыбнулся и вновь наклонился к уху Борозды. На этот раз шептались авторитеты недолго.
— А ну, позови грека, — приказал Якорь одному из своих подручных. Тот мухой вылетел из каптерки.
— Жорик, что будет, если человек докажет свои слова, а ты облажаешься? — хитро прищурился Борозда.
— Знаешь, что за это полагается по закону? — спросил Якорь.
— Знаю, — ответил Жорик.
В случае, если доказано, что кто-то скрывал от лагерного люда свою опущенность, полагается только одно — смерть. Или, в противном случае, смерть тому, кто пустил ложный слух. Опущение — самый тяжкий грех, с ним может сравниться лишь крысятничество — воровство у своих.
Грек появился через двадцать минут. Он вошел в помещение бочком, бегая глазами по лицам присутствующих, нервно теребя в руках кепку.
— Проходи, Ананас, чего стесняешься, — пригласил Якорь. — Тут все свои, некого бояться.
Грек мелкими шагами вышел на середину комнаты.
— Скажи, Ананас, ты доверяешь своим корешам, кто пригласил тебя сюда? — Якорь обвел присутствующих взглядом.
В каптерке стоял стол, а на высоких, до самого потолка, стеллажах хранились инструменты — от пассатижей и стамесок до двуручных пил и топоров. Здесь же валялись костыли — здоровенные гвозди, какими крепят рельсы к шпалам. По этим стеллажам и блуждал сейчас взгляд Жорика.
Похоже, он и впрямь решил прикончить своего обидчика, коим являлся Онасис. Грек, уловив намерение Жорика, стал пятиться к двери.
— Ты чё, раком отсюда выйти хочешь, грек? — насмешливо спросил Борозда. — Стой на месте и не дрыгайся, когда с тобой люди разговаривают.
Грек замер на месте, губы его задрожали, и уже ни у кого из присутствующих не возникало сомнений в том, что грек запорол, или, выражаясь нормальным человеческим языком, совершил ошибку, поступил неправильно. Погнал на Жорика, то бишь оклеветал его.
— Ну, Ананас, ты не ответил. Доверяешь нам или нет? Одним словом, — настаивал Якорь.
— Да, — ответил Онасис, еле выдавив из себя звук.
— Очень хорошо, — сказал Якорь. — Ты трёкнул, что Жорик опущенный?
— Да… то есть нет… то есть мне самому сказали… это. — Грека заколотило в нервной лихорадке.
— Ананас, тебе чё, холодно? — недобро улыбнулся Борозда. — Дык ты согрейся, языком пошевели. Путного есть чё сказать?