Казалось, в каптерке жарко не от того, что на дворе лето и весь день палило жгучее солнце, а просто атмосфера накаляется от сдерживаемых страстей. Взрыв эмоций мог произойти в любую секунду. Каждый, кто был в каптерке, нетерпеливо сжимал кулаки.
— Ты охолонись, Ананас, или согрейся — мне все равно, — обратился к нему Якорь. — Только дело говори. Кто тебе сказал, что Жорика опетушили?
— Человек один сказал… — робко начал грек. — Жорик в ИВС сидел. Ну, там…
— Врешь, сучара! — спокойно произнес Жорик.
— Цыц! — рявкнул Якорь. — Говори, Ананас.
— Ну, человек сказал, что его опустили… За что — не в курсе. Сказал, болтнул.
— Что ж, бывает и такое, — вроде как согласился с рассказчиком Якорь. — А кто этот человек, что тебе про Жорика сказал? Не мент, я надеюсь?
— Если мент — не считается, — высказал Борозда прописную лагерную истину, что ментам верить нельзя и их слово ничего не стоит.
— Так кто сказал, грек?
— Я… забыл. — Грек опустил плечи и закрыл глаза.
В ту же секунду среди присутствующих поднялся ропот:
— Что значит «забыл»?
— Языком трёкнул — пусть отвечает!
— Чем. ответишь, грек?
— Допустим, забыл, — вновь согласился Якорь. — Скажи, чем ответишь за базар? Или есть, кто подпишется?
— Не… не знаю. — Грека трясло.
— Жорик, что скажешь? — повернулся к Жорику Борозда.
— Ананас гонит, — коротко сказал тот. — Паскуда.
— Жорик, докажи. — Якорь вынес своеобразный вердикт, за которым должно было непременно последовать некое активное действие, подтверждающее сказанные слова.
Не столько сила в цене на зоне, сколько воля, и теперь она решала все. Сие качество в почете и на свободе, но проявляется редко. Взгляд Жорика в очередной раз коснулся тяжелого костыля, покоящегося на одной из полок.
Жорик протянул руку и взялся за него.
Ананас, словно ошпаренный, кинулся к двери и стал изо всех сил в нее тарабанить. Дверь оказалась заперта.
— А-а-а!!! — фальцетом вырвалось из груди клеветника. — Суки! Су-у-ки-и!
На орущего в зверином страхе грека никто не обращал внимания. Все смотрели на Жорика, ожидая, как тот поступит в следующее мгновение. А он поудобнее приладил костыль в ладони и крепче сжал ее.
Лицо во мгновение ока стало бледно-серым, скулы заострились, зубы заскрипели так, что казалось, скрип этот можно было услышать даже за пределами лагеря. К общему удивлению, Жорик направился с костылем не в сторону бьющегося в истерике Онасиса, а к столу.
— Не понял! — издал удивленный звук Якорь. Борозда положил ему на плечо руку, давая жестом понять, чтобы тот не мешал. Сами воры располагались чуть в стороне от стола. Всем было интересно, что будет делать Жорик. Самое простое — убить грека. В его виновности никто не сомневался. Жорик решил поступить иначе.