— В смысле? — непонимающе уставилась на него дриада, не ожидавшая столь резкого перехода.
Парень только поморщился:
— Неважно. Лучше скажите мне вот что. Вы упомянули неких кынсов. И сказали, что Матея — я так понимаю, это тот больной — вытащили именно от них. Практически все внешние камеры сломаны, а те, что работают, включаются через пень-колоду. Последние лет пятьдесят возле входов в станцию наблюдается суета. Периодически появляется какая-то непонятная компашка, роется, пытается пробить ограждения, проникнуть внутрь. Это не ваши кынсы? Они, конечно, гораздо раньше появились, но столь рьяно ломиться сюда начали с полвека назад.
Элиаш пожал плечами:
— Может, и они, мы же не знаем, как выглядят те, кто к тебе приходил.
Прозрачный хмыкнул, поднял руку, коснулся пальцами чего-то невидимого, и рядом с ним проявилось объемное изображение еще одного мужчины. И Элиаш мог бы со спокойной совестью сказать, что новый неподвижный персонаж ему совершенно незнаком, если бы не виденные ранее линии татуировки — змеи. Олег же ни на кого не смотрел. Новый взмах рукой — и один портрет сменился другим. Опять абсолютно незнакомое лицо и такая знакомая татуировка. Третий портрет. Четвертый. Пятый…
— Ой, это он! — радостно взвизгнула дриада и пояснила в ответ на заинтересованный взгляд Олега: — Один из кынсов. Он у них практически главный, если там девушку какую-то не считать.
Изображение исчезло, а хозяин дома задумчиво потер подбородок:
— Забавно… Хотелось бы мне знать, что эти кынсы здесь забыли. Ломятся, как к себе домой. Несколько видеокамер разбили.
— Они просто рассчитывают, что, проникнув внутрь центра, смогут научиться управлять своими перемещениями и стать независимыми от матки улья, — равнодушно пояснил знакомый голос.
— Матей! — радостно взвизгнула Летисия, развернувшись на звук.
Девушка рванулась к двери и замерла, озадаченно разглядывая вошедшего.
За прошедшее время вудаш очень изменился: раздался в плечах, как-то окреп — пропала вся его худоба, сменившись крепкими мышцами… В белесых волосах появились черные пряди. Да и сама шевелюра укоротилась, став длиною всего лишь до плеч. Узкие лошадиные черты лица превратились в более классические, красивые.
Матея можно было узнать. Но поверить, что он — это именно он, можно было с трудом.
— Ты изменился… — только и смогла вымолвить Летти.
У водяного дернулся уголок идеально вырисованных губ:
— Возможно. — В голосе появилась горькая ирония. — Особенно если учесть, что я совершенно не помню события последних двух дней, но могу подробно рассказать все о кынсах за их трехсотлетнюю историю. Начиная с создания улья и заканчивая неполным присоединением некоего вудаша. Забавно, правда? Со своей стороны, со стороны Матея, я этого не помню, а с точки зрения улья — просто великолепно!