— Что же она обещала?
— В следующие десять лет соглашаться на все, чего мать от нее ни попросит, — на все, кроме замужества.
— Ее муж был ей очень неприятен?
— Даже представить себе невозможно, до какой степени!
— Брак был, конечно, состряпан по вашим возмутительным французским обычаям? — продолжал Ньюмен. — Сговорились две семьи, а ее даже не спросили?
— Да, это уж глава для романа. Сестра увидела месье де Сентре за месяц до свадьбы, когда все уже было решено — до мельчайших подробностей. Взглянув на него, она побелела и так бледной как смерть оставалась до самого венчания. Вечером накануне свадьбы она упала в обморок, а придя в себя, прорыдала всю ночь. Матушка, сидя возле ее постели, держала ее за руки, а брат шагал взад-вперед по комнате. Я заявил, что это бесчеловечно, и при всех сказал сестре: если она откажется выходить замуж, я встану на ее сторону! Но мне предложили заниматься своими делами, а она стала графиней де Сентре.
— Ваш брат, — задумчиво произнес Ньюмен, — наверное, очень приятный молодой человек.
— Очень приятный, хотя и не молодой. Ему пятый десяток — на пятнадцать лет старше меня. Нам с сестрой он заменил отца. Он человек необыкновенный. У него лучшие во Франции манеры. Очень умен и прекрасно образован. Пишет «Историю французских принцесс, не вступивших в брак», — это название Беллегард произнес с крайней серьезностью, глядя прямо на Ньюмена, и в его глазах не было заметно — или почти не было заметно — никакой задней мысли. Но Ньюмен, по-видимому, кое-что все же разглядел, потому что вдруг спросил:
— Вы не любите вашего брата?
— Простите, — церемонно ответил Беллегард, — воспитанные люди всегда любят своих братьев.
— Ну а мне он что-то совсем не люб.
— Подождите, сначала познакомьтесь с ним, — остановил его Беллегард, на этот раз улыбнувшись.
— Ваша мать тоже необыкновенная женщина? — помолчав, спросил Ньюмен.
— Что касается моей матушки, — на этот раз с глубокой серьезностью сказал Беллегард, — она меня только восхищает. Она совершенно необыкновенная женщина. Это бросается в глаза с первого взгляда.
— Я слышал, она дочь английского аристократа?
— Да, дочь графа Сент-Данстенского.
— А это очень древний род?
— Более или менее. Данстены восходят к шестнадцатому веку. А линия моего отца уходит вглубь прошлого гораздо дальше. Даже у историков дух захватывает! Они останавливаются, запыхавшись и отирая пот со лба, где-то в девятом веке на Карле Великом. Оттуда мы и происходим.
— И это точно? — спросил Ньюмен.
— Надеюсь, да. Разве что нас обсчитывают на несколько столетий.