– Никто не хочет, чтобы его называли предателем. Сторонники Праведника Веры не одобряют этот союз...
– И мусульмане в Триполи хотят быть уверенными, что предателями Льва Пустыни станут ВСЕ... чтобы потом никто никого не мог обвинить... Этот рассказ тебе будет дорого стоить, юноша! Придется растрясти кошелек, данный тебе отцом...
– Пока что я не услышал ничего такого, чего не знал бы сам, выходя в дорогу! – жестко прервал рассказчика Сейд. – Ты лишь показал, что знаешь, какой товар меня интересует. Но самого товара я еще в твоей лавке не увидел!..
– Не торопись, юноша! Сейчас я вытащу его из-за прилавка и разложу перед твоими очами, как самый дорогой ковер, как россыпь драгоценностей, как яства на скатерти харчевни поприличнее, чем эта дыра. Ибо сказал бы поэт:
И шелк, и яхонт, и скакун прекрасный,
И девы, стройной станом, – их цена
Лишь половина от цены их красной.
Тем, как подашь, удвоится она.
Устад зажмурился, явно довольный своей поэтической импровизацией. Сейд потянулся к мундштуку кальяна, мягко, но уверенно взял его из рук рассказчика, вдохнул дурмана и, выдыхая мелкими кольцами дым, проговорил:
– На что другой поэт мог бы ответить:
Но если долго будешь ты хвалить
Товар – купца ты можешь упустить.
Он цену времени, как и товару, знает.
И потому в делах преуспевает.
Рассказчик удивленно уставился на Сейда. Рассмеялся неожиданно, да так, что смех перешел в кашель. Пришлось запить шербетом, и только после большого глотка прохладной жидкости из глиняной пиалы устад смог выговорить:
– Э, юноша, да ты мне нравишься всё больше и больше! Это мог бы быть дивный отрывок из касыды Насира Хосрова... Но у этого автора свода исмаилитской мудрости я таких стихов не помню... Значит, стихи все-таки твои! Если позволишь, я запомню эти строки и буду использовать в своих поучительных рассказах.
Сейд несколько заволновался, но ничем не выдал этого. Насир Хосров – поэт, почитаемый исмаилитами всего мира, его стихи часто читал Муаллим... Не выдал ли себя Ученик, использовав поэтическую форму поэта-исмаилита?.. Не время думать об этом! Сейд мельком взглянул на собеседника, благосклонно кивнул:
– Запоминай... А потом расскажи мне, наконец, то, что меня так интересует.
Устад зажмурил глаза и, лишь шевеля губами, без голоса, повторил стихи, сочиненные Сейдом, запечатлевая его в своей памяти профессионального сказителя. Затем вдруг открыл веки и, пронзительно глядя Сейду прямо в глаза, спросил:
– Как мне упоминать в своих рассказах того, кто сочинил эти дивные, полные мудрости строки, когда я буду читать их своим слушателям? Каким именем мне называть тебя?