— Нет, это может подождать. Если ты вернешь ее в том же году, когда я тебе ее отдала, у нас возникнет много проблем. Мы еще не обсудили то, что произошло в церкви.
Хизер вздохнула.
— А что тут еще обсуждать? Все кончено.
— Кончено? Когда это моя семья успела так тебя оскорбить?
— Разговор об оскорблениях уже в прошлом, — сказала Хизер.
— А Сицилия не современная страна. Если бы такое случилось со мной, мой отец застрелил бы того мужчину. И не было бы даже никакого суда.
— Я стрелять не собираюсь, — сказала Хизер. Она хотела разрядить обстановку, но не удержалась и добавила: — По крайней мере, в Лоренцо.
— Я сочувствую тебе, дочка, — сказала Баптиста, бросив на Ренато грозный взгляд. Он же смотрел на мать с обычным выражением любви и уважения. То, как Ренато преклонялся перед матерью и почитал ее, всегда немного удивляло Хизер.
— Мы с Лоренцо уже виделись и заключили мир, — сказала она.
— Я рада, но на этом все не заканчивается. Моя семья причинила тебе боль, но ты не должна страдать.
— Что ж, если Ренато, используя свое влияние, вернет меня на прежнюю работу, я буду удовлетворена.
Ренато нахмурился.
— Ты считаешь, что это достаточная компенсация?
— Я забуду о твоем существовании. Это наилучшее решение.
— Этого недостаточно, — сказала Баптиста. — Имело место бесчестье.
— Я уже говорила, что поведение Лоренцо не может меня обесчестить.
— Оно может обесчестить семью, — ответила Баптиста так свирепо, что Хизер испугалась. — Он оскорбил тебя. И вся семья будет покрыта позором, пока мы не поправим дело.
— Я не выйду за него.
— Конечно, нет. Но у меня есть еще один сын. Конечно, Ренато мало сделал, чтобы заслужить твою любовь, но он виноват в случившемся и должен все исправить. — Тон Баптисты был непререкаем. — Ваша свадьба должна состояться в самое ближайшее время.
На минуту воцарилась гробовая тишина. Хизер хотела заговорить, но не смогла. Она теряла самоконтроль, и сумасшедший смех рвался наружу. Она отвернулась, прикрывая рукой рот. Но все было бесполезно. Смех клокотал в ней, щекотал горло и вот уже вырвался наружу и разлился звонкими жемчужинами. Все происходящее было безумием. Такое можно было вообразить только в этой стране, которая жила по своим собственным правилам и плевать хотела на всех остальных.
— Извините, — выдохнула наконец она, — но это самое смешное, что вы могли сказать. Чтобы я вышла за Ренато? За человека, один вид которого для меня невыносим? О, небеса! — Новый приступ смеха охватил ее.
Ренато сурово смотрел на нее. Потом медленно заговорил. Он говорил на сицилийском, и Хизер не могла точно уловить смысл. Но она поняла слова «безумие», «невероятно» и что-то вроде «ни за что на свете».