Руки Джорджа слегка дрожали, когда он достал из кардана маленький блокнот в кожаном переплете.
— Когда я только узнал о своем диагнозе и перспективах, я сразу подумал позвонить Чарльзу. Казалось бы, так просто — снять трубку и заказать разговор. Но пока я держал трубку в руках и смотрел на номер телефона, который мне удалось узнать, я видел перед собой всю прошедшую жизнь. И, признаюсь честно, я трусил. Это слишком сложно для обычного телефонного разговора. Я боялся лишить себя единственного шанса на примирение, поэтому все тщательно продумал и решил приехать сюда, поближе к Авалону.
— Может быть, вам встретиться с ним до прыжка с парашютом, — сказала Клэр, заработав гневный взгляд Росса. — Я только предложила.
Джордж заразительно расхохотался.
— Откровенно говоря, этот прыжок может оказаться легче, чем разговор с братом. — Он помолчал и тихо добавил: — Но медлить действительно не стоит.
У Клэр дрожь пробежала по спине. Она отвернулась, чтобы Росс не увидел, как она взволнована. Многие пациенты чрезвычайно остро чувствуют ухудшение своего состояния, отсюда и проистекает их решительность.
— Что ты имеешь в виду, говоря, что она не будет с нами обедать? — спросил Джордж внука, когда вечером они направлялись в главное здание. — Я ее чем-то обидел?
— Нет, конечно нет.
— Может, ты сказал что-то не то?
Может быть, подумал Росс. Весь день он держался с Клэр сдержанно и грубовато. С одной стороны, он был благодарен ей за внимательное отношение к желаниям деда, с другой — злился, что она поддерживает его решение отказаться от лечения.
— Вообще-то она сказала, что хочет дать нам возможность побыть наедине, — ответил Росс.
— Ну-ка, остановись, — скомандовал Джордж. — Вот здесь, подойди ближе.
Росс остановил тележку для гольфа на дорожке.
— Мы что, поедем назад, за ней?
Дед нетерпеливо взмахнул рукой и встал с тележки. На небольшом расстоянии от дорожки располагалась клумба с цветами, в центре которой возвышался каменный памятник, окруженный бордюром из лилий. Росс увидел выгравированную надпись: «Стюарт Гордон, 1926–1944».
Теперь, когда он чуть больше узнал о семье своего деда, он начал понимать его привязанность к этому лагерю. Ниже на камне была следующая надпись: «Мы никогда не забудем любовь, которую ты дарил всем нам. Бог видит, как глубоко мы скорбим о тебе».
То же самое можно было сказать об отце Росса и обо всех воинах, погибших за свою родину. Дед нагнулся и сорвал две белые лилии. Росс не отрывал от него взгляда, завороженный этой неожиданно эффектной сценой: седой старик, на которого падал золотистый свет заката, низко наклонился к клумбе и осторожно срывает цветы. Росс невольно вспомнил Джорджа молодым и веселым, когда в Париже они гуляли в парке Тюильри, и дед с озорной усмешкой миновал строгую табличку: «Цветы не рвать!» и сорвал себе гвоздику.