В бытность свою в Мукдене познакомился я с инженером, который проводил туннель в горах. Фамилия его была Разгильдеев, хотя характером он совсем не соответствовал своей фамилии. Предок его был татарский князь Урус Гильдеев, перешедший затем в подданство к московскому князю. Разгильдеев был человеком всесторонне образованным: окончил университет по двум факультетам — медицинскому и филологическому. Этого ему показалось мало, пошел на факультет путей сообщения; окончил, захотел учиться искусствам. Отец его был богат, сын — единственный, ну и представлена ему была полная свобода. Поехал в Италию учиться пению, у него выявился прекрасный голос, и он стал артистом. Занялся музыкой и, вернувшись в Россию, кончил консерваторию. Говорил он на девяти языках. Несмотря на такое обширное образование, Разгильдеев чувствовал некую неудовлетворенность и стремился учиться дальше. Мы с ним часто беседовали. Уйдем, бывало, в горы и говорим, говорим. Один раз он спросил меня:
— Скажите, батюшка, отчего это сквозит такая грусть и неудовлетворенность в произведениях наших писателей? Замечается это и в сочинениях известных композиторов: Бетховена, Мендельсона, Мейербера…
— Оттого, что живут они не той жизнью, которую предписывают Евангельские заповеди.
— Вы думаете? А слыхали ли вы известного кантора варшавской еврейской синагоги, который получает 50 тысяч рублей в год?
— Да за что же так много?
— За чудный голос. Да я вам сейчас воспроизведу.
И завел граммофон. Боже, что это было за беспредельное отчаяние, мрак и ужас! Ад в душе, состояние, вполне понятное для души отвергнутого Богом народа.
Апостол Павел говорит о евреях, что остаток их спасется, но евреи, не обратившиеся ко Христу, — будущие насельники ада. Может ли у них быть истинная радость, когда они и здесь, на земле, находятся в мрачном подвале, каковым является их еврейская вера. Пение кантора навело на меня уныние.
[После этого пришлось услышать наш православный церковный хор.] Пел маленький любительский хор, а дирижировал им один почтамтский чиновник, человек глубоко верующий. Была ночь. Ярко светили звезды, в воздухе было тепло и тихо, и только ветерок слегка колебал верхушки деревьев. И в этом затихшем воздухе вдруг разлились спокойные и умилительные звуки церковного пения. Пели канон, не помню, какого гласа, но никогда еще эти напевы не казались мне столь пленительными. Действительно ли хорошо пели или мне только так показалось после полного отчаяния пения варшавского кантора, не знаю, только я долго простоял, внимая пению.