Я дотронулась до выбившихся из узла на затылке прядей, погладила по напряжённой шее, чувствуя, как медленно расслабляются мышцы под моими пальцами. Что ж, пора вспомнить успокоительный массаж. Он ведь никогда в своей слабости не признается, к врачу не обратится, а ведь всё это оставляет след на здоровье. Не хочу, чтобы Рагнар рос сиротой.
И возвращаться в Арарг. Хотя знаю, что там меня будут холить и лелеять. По-своему.
Виконт понял голову и посмотрел мне в глаза. Пристально, как любила смотреть его дочь.
— Помнится, когда-то я говорил, что у тебя много положительных качеств, которым могли бы позавидовать многие араргки. Одно из них сочувствие. Только жалость оскорбительна, Змейка.
— Араргским военным с детства вдалбливают эту истину?
Я убрала руки.
— Причём тут это! — раздражённо ответил он, тоже отпустив меня. — Я совсем о другом. О том, что унизительно, и чего я не приемлю.
— Это сочувствие, мой норн, и ничего гадкого в этом нет.
Я хотела объяснить, чтобы он понял, но не успела: виконт поцеловал меня. Обняла его в ответ — не стоять же столбом, как кукла. Не оттолкнула же.
— Я тебя действительно люблю и действительно хочу, чтобы ты носила мою фамилию, — прошептал норн. — Да, гордость, да, тщеславие, но ты важнее. Небесные заступники, я уже успел забыть, какая ты красивая! И изменилась, уже не девочка.
Вопреки ожиданиям, он отпустил меня. Видимо, выглядела я слишком озадаченной, потому что виконт счёл нужным пояснить своё поведение, правда, всего одной фразой:
— Тебе неприятно.
Не вопрос, а утверждение. Даже обидно стало, что он опять всё за меня решает, что я думаю, что я чувствую. Но промолчала, пошла провожать его.
Попросила подарить что-нибудь Рагнару от моего имени.
— Значит, не приедешь? — погрустнел норн. — Ты была бы для сына лучшим подарком. Завтра зайди, пожалуйста, нам нужно поговорить, многое обсудить.
На прощание он склонился над моей рукой, а потом, поддавшись эмоциям, приник к моим губам. На этот раз я, дрогнув, ответила.
Поцелуи переместились на шею, руки гладили, но не позволяли себе лишнего. Только волосы распустил: нравилось ему перебирать пряди.
— Хорошо, вы ночуете здесь, — аккуратно высвободившись, сдалась я. — Сейчас я вам постелю, только дочку проведаю: вдруг проснулась. Располагайтесь. Понимаю, что по сравнению с вашим особняком это лачуга, но другого дома у меня нет. Давайте, воды вам согрею.
Когда вернулась, он уже снял куртку и, сидя, упершись руками в колени, смотрел на огонь, на котором закипала вода.
Я сняла пузатый чайник, принесла из кладовки ушат, в котором купала Сагару, и смешала воду, сделав её пригодной для умывания. Тактично ушла (теперь я не его торха), оставив на столе полотенце.