— Не надо! — вскрикнула Наташа и открыла глаза. — Совсем темно. Надо лампу. Скоро придут… Помоги подняться.
Свет прогнал сумерки под стол, под кровать, в углы. Николай стоял у дверей и мял свою фуражку.
— Ты уже?
— Да. Нужно уходить. Так-то вот, Наташа… Если сердишься — твое дело.
Наташа положила на его плечи руки:
— Не сержусь. До свиданья. Не упади в сенях с лестницы.
Наташа взяла его за локоть, ткнулась лицом в его плечо и открыла дверь.
Николай остался впотьмах сам с собой. Все еще кружилась голова. Нащупав перила, медленно сошел вниз по ступенькам. В открытые сени влетели кошки и оглашенно, точно на кладбище, заревели на разные голоса. С реки сиплым басом прокричал пароход.
На Ярославском вокзале в прокуренных залах ожидания было тесно и душно. На диванах и прямо на полу у багажа сидели, полулежали пассажиры. Было немало военных.
У выхода на перрон скопилась большая толпа. Все галдели, толкали друг друга, напирали на двери.
В углу зала оказалось свободное место. Федос поставил чемодан, положил на него шинель. Хотя от погон остались на плечах одни дырки, всякий сказал бы, что этот рослый детина — офицер.
Федос сел и прислонился затылком к стене, закрыл глаза. Вытянутые ноги гудели от усталости. Позади командование полуротой, ранение в руку, лазарет.
Объявили посадку. У дверей началось столпотворение. Послышался детский плач. Кто-то кричал: «Рива, держи крепче кошелку!»
Пассажиры штурмовали поезд. Над толпой качались чемоданы, узлы, котомки, в вагоны врывались с криками и бранью, с бою занимали полки.
Федос приютился в тамбуре. За Ярославлем удалось втереться в вагон и присесть на свой чемодан.
На утре подъехали к Вологде. Поезд мучительно долго стоял у семафора, потом на станции. У Федосовой соседки ребенок запросил пить. В вагоне не нашлось глотка воды. Федос разыскал котелок и выбежал на перрон. Ларьки оказались запертыми. Вокзальный буфет не работал. У крана с горячей водой толпилась очередь. На стене кипятилки написанные суриком слова: «Солдаты, рабочие, крестьяне! Вступайте в ряды Красной Армии!»
Федос занял место за коренастым солдатом. Солдат нервничал, иногда барабанил по донышку ведра. Когда, наконец, дошла до него очередь, Федос попросил, ради ребенка, пропустить его с котелком вперед. Давно небритый солдат смерил Федоса сердитым взглядом и вдруг, бренча дужкой ведра, полез обниматься.
— Федос! Ваше благородие!
— Вечка, чертушка! Живой? А где Тимоня?
— В земле братуша.
В очереди загалдели:
— Эй, вы, артисты, набирайте воду или проваливайте!
Вечка сообщил, что он отпущен из лазарета, едет в предпоследнем вагоне, где одна солдатня.