Спасибо за внимание к моим старикам. Пишут ли наши друзья? Где Николай и другие?
Аркаша».
«Женюрка, мне повезло!
На днях вызвали меня в политотдел дивизии и вручили приказ об откомандировании в Казань на военнополитические курсы. Буду политруком и — на фронт.
Пишу из Казани. Был в кремле, потом около университета, постоял на ступеньках его у входа. Так захотелось открыть дверь! Но все у нас впереди. Моя дорога к науке идет через войну. Победим врага, одолеем голод и тиф, и тогда, о башня Сюмбеки, я приеду в Казань и открою университетскую дверь.
Аркаша».
«Женя!
Ты написала, что Николая Ганцырева убили. Ты в здравом уме написала об этом? Не верю. Это невозможно, что наш Колька — бывший Соловей-разбойник с Луковицы, рыцарь мужской чести, друг бездомных собак — убит и мы его никогда не увидим.
Лучше бы твое письмо потерялось в дороге…»
Николай Ганцырев все дальше уходил в лесную чащу. На влажных мхах, на серебристом лишайнике желтели солнечные пятна. В хвойной мгле пересвистывались птицы. Деловито постукивал дятел, упираясь хвостом в серый ствол старой ели.
В горле беглеца пересохло от жажды. Хотелось есть. На прогалине, среди белых венчиков, увидел красные пятна земляники. Долго ползал среди обомшелых пней, набивая рот полузрелой ягодой. Потом пробирался сквозь колючие кусты, тяжело дышал, как загнанный.
Внезапно посветлело, ослепило солнцем. В неширокой ложбине журчал ручей. Николай припал ртом к студеной воде, пил глоточками, сунул лицо в ручей. Стало легче, прибавилось сил. Он огляделся.
По обе стороны ложбины стояли хмурые ели. Считала чьи-то годы кукушка.
«Первобытная тишина. Как будто и нет никакой войны. А ведь она где-то совсем близко. Если бы не этот Мейзлик — расстреляли бы. Повезло: значит, и я снова увижу Наташу, передам привет Томешу от его друга… Но в какую сторону идти? Только — на восток!..»
Он посмотрел на свои исцарапанные босые ноги.
— Только на восток, хоть к самому черту на рога!
Он поднялся и зашагал вдоль ручья, надеясь засветло вырваться из леса. Шел по болоту, прыгая с кочки на кочку. Спугнул стайку уток. Только в потемках лес расступился. С поляны повеяло прохладой. Невдалеке темнел прошлогодний стог сена.
Ага! Где-то близко деревня. Но утро вечера мудренее.
Николай разгреб душистое сено, залез в нору и сразу же заснул.
Очнулся от щекотки пяток. Выскочил на свет, сощурился от солнца.
Перед ним, с прутиком в руке, стоял бородатый мужичонка и добродушно скалил зубы.
— Испужал я тебя? Гляжу — босые ноги торчат, дай, мол, проведу вичкой — узнаю, живой или мертвый? Слава богу, живой. Ты кто таков?