Наташа подала на вилке ломтик сыра.
От следующей стопки Колька отказался.
— Споемте-ка студенческую! — предложил Санька и негромким тенором затянул:
Быстры, как волны,
Дни нашей жизни…
— Ну, чего же вы? Катерина Тихоновна, Николай? Помогайте!
Саньку никто не поддержал.
— Может, некрасовскую «Тройку»? «Что так жадно глядишь на дорогу»? Не помните? Печально. Тогда выпьем. — Санька потянулся своей рюмкой через стол к Тихону Меркурьевичу.
— Пойдемте лучше на воздух! — предложила Катя.
Все, кроме Тихона Меркурьевича, Марины Сергеевны и Бачельникова, застучали стульями.
На дворе, за сараем, была большая площадка, ограниченная на северной и южной сторонах невысоким забором, на восточной — оврагом, заросшим репейником и бузиной.
— А ну, лови! — шлепнула Катю по руке Наташа, но неожиданно круто повернула на Кольку, ударила его по плечу и помчалась к кустам бузины на краю оврага.
— О, женское коварство! — воскликнул Колька: — Так умри же, умррри, неверррная! — зарычал он и ладонью треснул по спине зазевавшегося Аркашу.
— Нет, я не могу бегать, — заявила запыхавшаяся Женя и села на бревнышки у калитки. — У меня кружит голову. Аркашка, девочки, я пьяная.
Аркашка подскочил тотчас же к Жене:
— А ну, дыхни!
Женя сделала трубочкой рот и надула щеки.
— Ха-ха, ребята! От Женьки разит винищем. И когда она успела?
Катя и Наташа подбежали к Жене:
— Тебе дурно? Вставай, пройдись!
— Не вставай, дурочка! — вскрикнул Аркаша. — Грохнешься.
Женя расхохоталась:
— Эх, вы! Поверили. Я пошутила.
Играли долго. В калитке показалась Марина Сергеевна и позвала всех пить чай.
За столом Колька вдруг ударил себя по лбу:
— Ребята, девушки! У меня гениальная идея! Хотите знать? Слушайте! Давайте общими силами сделаем из нашего пустырька спортивную площадку!
— Мысль, действительно, гениальная! Констатирую! — заявил Аркаша.
— Хорошая мысль! — подтвердили девушки.
— Тогда, пусть каждый подумает еще, соберемся и приступим к делу.
Был уже двенадцатый час, и гости стали прощаться. Колька, Аркаша и Санька пошли провожать девушек. У театра разошлись в разные стороны. Колька с Наташей направились по Московской, мимо Раздерихинского спуска с часовенкой на откосе, мимо белого здания тюрьмы.
В Александровском саду еще играла музыка. На реке горели бакены, в заречной Дымковской слободке желтели редкие огоньки.
— Вот я и у себя, — сказала Наташа, остановившись у ворот светлого домика с мезонином.
— Не в светелке ли живете? — кивнул Колька на мезонин.
Наташа улыбнулась уголками губ:
— В светелке. А что?
— Куплю у Кохановича гитару, научусь бренчать, тогда в сумерках буду приходить под ваше окно с серенадой.