Я притворилась равнодушной, однако на самом деле это было далеко не так. Может, когда я стану более профессиональной художницей, у меня появится больше внутренней уверенности и меньше восприимчивости к мнению других. Но в моих работах было столько личного, что я чувствовала себя обнаженной и выставленной на всеобщее обозрение. Тем более было неудобно, что я как бы предлагала себя Арману Абдикяну.
— Я тоже хочу взглянуть на них, — произнесла Лаура, вставая с места в облаке шифона и запаха нарциссов.
Теперь они втроем склонились над моими полотнами.
Когда они, все трое, снова вернулись на террасу, Эган расплылся в улыбке:
— Неплохой старт для начинающего агента, Керри. Мы договорились о продаже.
— Вы написали чудные вещи, — сказал мне Арман, отвешивая полупоклон. — Они обе очаровательны, но я надеюсь, что Мария поможет нам выбрать лучшую.
Мария? Я в замешательстве посмотрела на нее; девушка, казалось, тоже была в смущении, хотя всячески старалась скрыть это.
Эган пришел ей на помощь и мягко напомнил:
— Ты же говорила, что хотела послать картину с «Фермы» своей опекунше, разве не так, Мария?
— О да, — ответила она. — Тетушке Милли.
— Мария хочет, чтобы тетушка увидела, где она проводит лето, — объяснил Эган. — Цена три сотни. Пойдет, Керри?
— Хорошо, — пробормотала я. Мне совсем не хотелось брать деньги за картины у Марии, тем более что она пошлет их мисс Уолдрон, хотя, как мне кажется, до этого момента такая мысль никогда не приходила ей в голову. Но для Марии было вполне достаточно того, что эту идею высказал Эган, и она приняла ее с открытой душой и без всяких вопросов.
А Лаура изрекла:
— Вы талантливы, милочка. Когда Конор сказал мне, что вы художница, я подумала: вот еще один любитель-энтузиаст. Даже в художественных галереях теперь трудно увидеть работы настоящих профессионалов.
Меня передернуло от этих заявлений. Она была совершенно равнодушна к тому, что происходило не с ней, и поэтому ее слова прозвучали пусто и фальшиво. Красивые женщины всегда поглощены своей красотой, они воспринимают всеобщее восхищение как должное и никогда об этом не забывают. Но в случае с Лаурой чувствовалась какая-то напряженность. Может быть, это и было то, на что намекала Мария: ей было сорок, и она вступала в опасную стадию, полную тревог. Особенно если она хочет остаться красивой в глазах своего любовника. Она поправила волосы, посмотрела изучающе на ногу, расправила складки платья и взглянула на нас не затем, чтобы увидеть кого-то, а только для того, чтобы отметить, что именно мы увидели в ней.