Я внимательно его слушал, а молодой с тем же невозмутимым тоном рассказывал дальше:
Это что… Иногда ходим бомбить самого Бабрака. Страшно — п..дец! Нарвёшься на охрану — пристрелят на месте, а не пойдёшь — деды таких п..дюлей отвесят!.. Всё равно пойдёшь.
— Да ты что? — от удивления присвистнул я. — Вот это да! У Бабрака же все подступы охраняются особистами! Я-то думал: к нему и мышь не проскочит! Ничего себе, даёте!
— Мышь-то, конечно, не проскочит, а мы тут все лазейки знаем. Перемахнёшь через стену, рас, через окно в здание заберёшься, снимаешь сапоги и на цыпочках просматриваешь комнату за комнатой. Забираем ковры, статуэтки всякие, вазы — добра там много… Недавно чуть не залетел — еле пронесло… Тогда тоже залез к Бабраку, прокрался в одну комнату и, когда закрывал за собой дверь, она чуть скрипнула, — лицо у молодого сразу стало перепуганным. — Вдруг слышу в коридоре шаги… — особист всё-таки услышал. Я замер. Он остановился и спрашивает: "Кто здесь?". А я — ни живой ни мёртвый — даже не дышу. Думаю, всё — п..дец мне пришёл! Хорошо ещё КГБшник, видимо, побоялся заходить в комнату: осторожно походил туда-сюда по коридору, долго прислушивался и опять ушёл к себе… О-о, бл… был на волосок от смерти — чудом уцелел! Больше часа ждал, чтобы всё успокоилось, только потом вышел.
Слушая эти признания, я понял, как мне ещё повезло, что попал к Хижняку, а не в это бандитское логово. Я сразу припомнил тот случай, когда стоял на этом же посту вместе с Черкашиным, и мы пропустили группу солдат из 6-й роты на ночную вылазку в Кабул.
На следующий день беглецы объявились. Офицеры стали их допытывать, — почему ушли?
— Били… заставляли работать…
— Кто бил? Фамилии?
Они указали на одного. Этого парня сразу арестовали, а через день мне довелось с ним повидаться.
Я на кухне чистил картошку, а арестованного отправили туда же — на подмогу поварам. Парень был моего призыва — тоже фазан — пухленький и на вид скромный. Он молча срезал ножиком кожуру, бросал картошку в котёл и думал о своём. Его я хорошо знал. Ещё полгода назад ему прилетало ото всех подряд. Да и сейчас в его манерах не обнаруживалось дембельских замашек. Спокойный по характеру, он явно не тянул на закоренелого неуставника. Может, он и поддал кому, но наверняка по делу: что поделаешь, — это почти единственный аргумент, принятый в армейской среде. Но, с другой стороны, кто его знает? Армия, в принципе, и порядочного человека может исковеркать так, что он превратится в зверя. Здесь, в армии, изменения происходят только в одном направлении: хорошие становятся плохими, а плохие — ещё хуже. Обратных превращений я ни разу не наблюдал.