Джимми понятия не имел, почему все это вдруг опять нахлынуло на него, когда он стоял, прижавшись к решетке, глядя на Сидней-стрит; может быть, воспоминания пробудил вид собак, то, как нетерпеливо они крутились на месте, выпрыгнув наружу, как рыли лапами асфальт. Один из полицейских, державших собак, поднес к губам «уоки-токи», когда над горизонтом со стороны центра показался вертолет, похожий на толстого шмеля, с каждым мгновением становившегося толще и толще.
Над каменным парапетом стояла крошечная фигурка полицейского, а немного дальше по Розклер были припаркованы две патрульные машины, и еще несколько полицейских в синих мундирах охраняли въезд в парк.
Собаки не лаяли, и Джимми, оглянувшись, понял, что именно это с самого начала настораживало его. Двадцать четыре лапы переминались на асфальте, но переминались они деловито — так маршируют на месте солдаты, — а на черных собачьих мордах, во всех их поджарых фигурах было выражение решимости, и глаза горели, точно угольки.
Эта часть Сидней-стрит была преддверием какой-то суеты. Прибывали все новые и новые полицейские, прочесывали кустарник у входа и скрывались в парке. С места, где стоял Джимми, была видна и часть парка — там тоже можно было различить синие мундиры и защитного цвета куртки: люди расхаживали по траве, склонялись над водой, перекликались друг с другом. Дальше по Сидней-стрит группа полицейских собралась возле автофургона. Там же, прислонясь к машинам без полицейских опознавательных знаков, припаркованным возле тротуара, стояли детективы в штатском. Они пили кофе, но не травили, как обычно, анекдотов, не рассказывали баек и случаев из практики. Во всем чувствовалась сосредоточенность: в собаках, в молчаливых полицейских возле машин, в вертолете — теперь он уже не был похож на шмеля, а, удлинившись, низко прошел над Сидней-стрит и улетел в парк, где за купой деревьев виднелся экран кинотеатра для автомобилистов.
— Эй, Джимми! — Эд Дево толкнул его в бок и зубами открыл пакетик с леденцами.
— Что случилось, Эд?
Дево пожал плечами:
— Это уже второй вертолет. Первый стал кружить над домом еще полчаса назад. Я и говорю жене: «Пойдем-ка посмотрим, сидя здесь, мы ничего не узнаем». — Дево сыпанул в рот пригоршню леденцов и опять пожал плечами. — Вот я и спустился узнать, в чем дело.
— А что говорят?
Дево махнул рукой:
— А ничего. Прикусили языки и молчат. Новостями у них не разживешься, как деньгами у моей матушки. Но видно, дело серьезное: Сидней-стрит вся оцеплена со всех сторон, и полицейские ограждения на Кресент, и Эспланаде, и на Судан, и на Ромзи, до самой Данбой, как я слышал. Те, кто живет там, пройти не могут, злятся. А еще на канале катера, а Медведь Даркин крикнул, что видит из окна водолазов. Вот гляди-ка, что делается! — И Дево ткнул пальцем: — Смотри, смотри!