Он испытующе взглянул на меня, как бы желая убедиться, что я говорю правду, а затем, по-видимому, удовлетворенный моим честным видом, стал разливаться в благодарностях.
— Это, конечно, меня не касается, — прибавил он, пытаясь вовлечь меня в беседу, — но вы, вероятно, знаете, что мистер Фернивелл находится в доме?
— Что такое? — выпалил я.
— Да, это правда, — подтвердил он. — В сущности, ведь я был прислан сюда с тем, чтобы интервьюировать его, но он отказывается принимать журналистов.
— В самом деле! — сказал я. — Так вот что! Если вы хотите подождать здесь еще минутку-другую, то мне, кажется, удастся заставить его изменить свое решение.
— Это прелестно закончит наш день, — вмешался Билли, потирая от удовольствия руки.
Я повернулся к Мерчии.
— Не бойтесь, дорогая, — кровопролития больше не будет.
Она ответила с чуть заметной улыбкой:
— С такими людьми, как Мориц, не борются: он трус и к тому же изменник. Это он продал Прадо нашей Лиге, а затем хотел убить вас, когда вы были в «Аштоне».
Я кивнул головой.
— Я знаю это, Мерчиа, — сказал я с досадой. — Вот за эти-то дела мы и хотим его проучить.
Я первым поднялся по лестнице, и, ухватившись за ручку двери, остановился.
— Черт возьми, Билли! — сказал я. — Я думаю, что Мориц считает себя теперь хозяином всего имущества Прадо?
— Держу пари, что так.
Звонок весело затрезвонил под моей рукой, дверь перед нами немедленно распахнулась, и я очутился лицом к лицу с моей хорошенькой горничной.
Пораженная моим неожиданным появлением, она воскликнула от восторга:
— О, сэр! Вы возвратились! Вы возвратились!
— Да, конечно! — ответил я. — Ведь я сказал вам, что вернусь, а я часто говорю правду.
Она посторонилась, пропуская нас.
— Где мистер Фернивелл? — спросил я.
— Мистер Фернивелл, — начала она и вдруг замолчала: внизу, около лестницы стоял сам Мориц; он смотрел на меня в упор, и на его лице отражалось смешанное выражение изумления, враждебности и страха за себя.
По-видимому, первой его мыслью было — удрать, я заметил, как он сделал резкий полуоборот по направлению к перилам. Но, вероятно, увидев бесполезность такого образа действий, он невероятным усилием воли овладел собой, приблизился к нам и сказал плохо поставленным, величественным тоном:
— Мне думается, что это последний дом, в который вы дерзнули бы явиться.
Я взглянул на него с многозначительной улыбкой.
— Дорогой мой Мориц! — сказал я наконец. — Если бы только вы были немножко посмелее, из вас в самом деле вышел бы замечательный негодяй. Как бы то ни было…
С этими словами я начал к нему приближаться. Он побледнел и отступил назад.