«Ничего-ничего, — пыталась взбодрить себя Вероника Алексеевна. — Все у меня будет. Только не поддаваться депрессии, я же — „мужественная женщина“»!
В театре было не так уж и многолюдно. Пустихина купила программу и прошла в зал. Сев на свое место, стала знакомиться с «действующими лицами и исполнителями». Вдруг кто-то несильно толкнул ее в плечо.
— Извините, — сказал мужчина, который стоял перед ней. — Споткнулся на ровном месте.
Он был невысок, крепок грудью, заметно лысоват, с немного сумрачным взглядом.
Вероника Алексеевна встала, пропуская его; он сел рядом с ней, и от этого Пустихина почувствовала легкое раздражение.
Пошелестели программками, потом мужчина сделал попытку завязать разговор:
— Да, не густо сегодня публики…
Вероника Алексеевна насмешливо взглянула на него, словно говоря: «Ну и что же дальше?»
— Я говорю, людей сегодня мало, — повторил мужчина, выдержав ее взгляд. — Прямо неловко становится перед актерами. Играть для полупустого зала — не очень-то приятно, согласитесь со мной?
Пустихина хотела промолчать, но не смогла удержаться от саркастического вопроса:
— А вы сами-то часто бываете здесь?
— Как вам сказать… Не то чтобы часто, но и не то чтобы редко. У меня работа такая, часто в командировки езжу. Но на все премьеры хожу.
— Театр, значит, любите?
Мужчина понимающе улыбнулся:
— По вашему тону чувствую, вы хотите сказать, что наш театр — довольно заурядный? В чем-то я с вами соглашусь, в чем-то нет. Просто психология человека двадцатого века значительно изменилась по сравнению с прошлым, а театр в своей основе остается прежним, таким почти, каким и был в древности. Ведь суть театрального лицедействия — игра. А мы требуем от театра какой-то сверхъестественной серьезности. Проблемы, вопросы, темы… Да, все это важно, но нельзя же забывать и о том, что театр есть театр, а не прокуратура. Надо зрителю самому научиться играть, улавливать ритм, просто-напросто увлечься театром как таковым, а не сидеть с серьезным видом и думать: а в чем же здесь глобальная проблема? К сожалению, двадцатый век — век деловых, прагматичных людей. Мы видим в театре отзвук реальной жизни, отголосок наших серьезных проблем… Так мы никогда не полюбим театр. И лишь в том случае, если поймем, что первична игра, а выводы вторичны, тогда только театр сможет играть в нашей жизни заметную роль, станет нам необходим так же, как и воздух…
— Нет, позвольте, — начала Вероника Алексеевна, которую рассуждения незнакомца задели за живое, — вы что же, проповедуете возврат к древним мистериям? Игра ради игры?