Методика обучения сольному пению (Петрухин) - страница 112
Не возвращаются, любя
В дверь звонили долго и настойчиво.
Борис Кузьмич нехотя поднял голову с подушки и вялым движением руки сдвинул с груди теплое верблюжье одеяло.
На журнальном столике тикал старый будильник. Бугаев поднял на него глаза: было девять часов утра.
Астматически громко и хрипло дыша, Борис Кузьмич медленно надел поношенный синий халат, висевший рядом на стуле, сунул ноги в холодные тапочки и поднялся с постели.
В окно, с раздвинутыми шторами, заглядывало хмурое стертое лицо апрельского утра.
Бугаев двинулся с места — надо было пройти еще зал, чтобы добраться до входной двери, — и опять зазвонил звонок, от чего Бугаев нервно вздрогнул.
— Ну, что еще вам? — чересчур раздраженно спросил он, открыв дверь и увидев перед собой совсем юную девушку с румяными от уличного свежего воздуха щеками и раскосыми, немного смущенными глазами.
— Здравствуйте, — сказала, слегка замявшись, девушка и с виноватой улыбкой посмотрела прямо в лицо Бугаеву.
— Ну, здравствуйте, здравствуйте. А дальше что? — в приоткрытую дверь явно норовил воровато проскользнуть сквознячок, и Борис Кузьмич уже ежился под халатом.
— Меня зовут Валя, — сказала девушка и по-детски провела пальцем под остреньким носиком; ярко-голубые глаза сияли, как льдинки под солнцем.
— Да что вам надо? — все более и более негодовал Бугаев. — Я уже замерз окончательно, слушая вашу болтовню…
— Я… я же Валя… ваша дочь, — испуганно сказала девушка и замолкла.
Борис Кузьмич нахмурился, открыл рот, словно собираясь рассердиться: «Какая такая дочь?!», но через секунду чисто промытые морщинки, собравшиеся над бровями, стали растерянно разбегаться…
— Ну… — бормотал он, с испугом чувствуя, как сквозняк забрался ему уже на грудь. — Ну, конечно, да… проходите…
— Может, я не вовремя? — спросила Валя; вопрошающе-виновато смотрели ее сияющие глаза из-под белой вязаной шапочки. — Вы извините…
— Нет-нет, проходите, — Борис Кузьмич с облегчением спрятался за дверь, пропуская Валю в прихожую.
Она вошла. Сердце у нее уже начинало сбавлять учащенные обороты; бросились в глаза желтые засаленные обои.
— Снимайте пальто, — показал рукой на вешалку Бугаев, а сам поспешил ретироваться в спальню. — А я… сейчас, сей миг оденусь.
Валя поглядела ему в спину — длинную, согнутую, хилую. Разве это ее отец?! Нет, она ведь до сих пор помнила его колючие усы, губы, пропахшие крепким табаком, сильные руки, бережно сажавшие ее на раму велосипеда, на котором они ездили купаться на речку… И сейчас это воспоминание прошло перед ней — и тихо сдавило сердце…
А в это время Бугаев, путаясь в неглаженных, первых попавшихся под руку брюках, тщетно пытался вызвать в себе какие-то отцовские чувства к этой девушке. Он-то и ни разу не вспомнил о ней, с первой женой так никогда и не виделся с тех пор, как расстались… Потом были вторая жена и от нее дети, и третья — и от нее дети, а теперь вот четвертая, намного старше и, слава богу, никаких детей. Так что непроглядный туман времени напрочь скрыл и первую любовь, и первую дочь.