Ночью, перед первым экзаменом, я тупо сидел на раскладушке. Лапотковы уже давным-давно спали, где-то за стеной на кухне стрекотал сверчок. Немолчный его голосок напоминал о доме, и я, как ни старался, не мог избавиться от грустных мыслей. Я видел отчетливо свое сочинение, перечеркнутое красными чернилами. Не очень-то я был в ладах с этим «предметом» еще в школе, и теперь прочный страх засел во мне, как глубокая заноза. Я боялся, что мой первый экзамен станет последним. Я боялся утра. Может быть, крутилось у меня в голове, не надо было подавать сюда документы, а идти лучше в какой-нибудь техникум? Кто я такой? Вон сколько городских рвутся в вуз, да еще каждый из них, как афористично выражается Валентина, «с поддержкой». И вид у всех самоуверенный, всезнающий, пробивной…
Правда, слабый и хилый голосок пытался робко убеждать меня в том, что все эти страхи никчемны, надо побольше веры в себя, в свои способности, что писал же я в школе сочинения на «четыре»… Но выскакивало и заглушало голосок — «а вдруг».
Вот это «а вдруг» подрубало во мне все корни оптимизма, заставляло быть чрезмерно мнительным. Сколько раз в детстве я настрадался из-за этой мнительности, из-за неумения вовремя — раз и навсегда! — избавляться он ненужных вредных мыслей. Тысячу раз я пытался вступить с этим «а вдруг» в жестокую борьбу, но потуги мои были смехотворны. Как хищные птицы, неотвязные мысли кружились, кружились, кружились… Не успевала одна проложить темный тоннель в моем истерзанном воображением мозгу, как другая начинала прорывать ход в обратном направлении… Полный мрачной и безрадостной тоски, вырастал уже целый сюжет, целая жизнь, целая вселенная. И я уже видел, как захлопывается надо мной крышка гроба и жизнь уходит от меня, повернувшись равнодушно спиной.
Ну, хватит загробной лирики! Надо хорошо выспаться, чтобы завтра быть уверенным и спокойным и ни на что не обращать внимания.
Я разделся, выключил свет и лег. Пришла и постояла у моего изголовья темнота, скрипуче-веселый голосок сверчка, казалось, приблизился ко мне — сухое, родное, знакомое потрескивание.
Внезапно кто-то из темноты положил мне на лоб мягкую участливую руку — такое было впечатление. Все стерлось, превратилось в легкую труху — все мои переживания. Ночная светлая догадка коснулась головы, с ликующим облегчением я понял простое: не все так уж и важно, к чему мы стремимся, а для счастья, для того, чтобы понять, что ты живешь: видишь, слушаешь, шагаешь, — надо капельку из капелек, на что иной раз мы не обращаем никакого внимания: дремотное сверчковое пиликание, июльские белые зарницы, скромная пугливая стайка васильков у края поля… Твой дом, твой лес, твое небо. И, улыбаясь в пустом мраке, я уснул.