— Нет, — резко сказала Катя, и я увидел на дне ее зрачков мое блуждающее лицо — маленькое, слабое. — Я хочу понять, я должна понять: кто я такая и стоит ли мне жить дальше…
— Хорошо, — сказал я и, отведя взгляд в сторону окна, увидел, с каким испугом и настороженностью смотрят на нас деревья. — Выходи за меня замуж…
— Ты очень этого хочешь? — с усилием проговорила Катя. — Но, Антошка, милый, ведь ничего еще не кончилось, все только начинается, только-только начинается, ты понимаешь это? И ты думаешь, мы будем жить по-другому, не так, как живут все, как жили мои родители?.. Никогда не будем лгать друг другу? Никогда не будем жалеть о том, что избрали друг друга? Никогда не будем завидовать другим?
— Катя, но мы же люди, не ангелы…
— Антошка, знаешь, как я любила свою… — дыхание Кати прервалось, но она справилась с нервной задержкой и ровным голосом продолжала: — …мать. Я была маленькая, ничего не понимала, когда приходил Ламашин, а отец был на дежурствах или еще где-то… Ничего особенного, он приходил и при отце. Я уходила играть на улицу, с подружками… Как хорошо беззаботно-радостно играть в снежки, когда сверху идет липкий пластилиновый снег и становишься липкой и сладкой, как мороженое… А потом я узнала… Это вышло случайно. Я училась в шестом классе. Они даже не заметили… Я сказала отцу. Как я мучилась: говорить — не говорить… Ты не можешь представить, как это у меня вышло… Ну и я думала, что отец… Я хотела остаться с ним. Все во мне нарывало, когда я видела мать. Но он отослал меня спать, лицо его оставалось спокойным… И совсем недавно я узнала, что они давно не любили друг друга, но жили вместе из-за того, чтобы мне хорошо было… Какая гадость!
— В каждой семье есть свои проблемы, — вставил я.
— Ну вот. И все годы потом я запутывалась все больше и больше. Чем взрослее становилась, тем страшнее мне было. За всеми порядочными отношениями искала какой-то второй план, подозревала всех и вся в разных грехах…
Катя говорила, и ее высокая, как слабый росток, шея слегка пружинила в такт ее фразам. Воротник пижамы снова упал, и я не мог оторвать взгляда от короткого биения шейной артерии. Тук, тук, тук — стучала в ней кровь.
— Только отец… — Катя запнулась.
— Он был у тебя?
— Я не захотела, чтобы он пришел… Но он был, когда я спала. Я знаю…
— Все пройдет, все будет хорошо, — я погладил ее руку. — Все образуется. Мы будем вместе, правда?
— Не знаю… — проговорила Катя.
— Зато я знаю. И верю.
В палату заглянули женщины в таких же пижамах, как и у Кати.
Когда я встал, Катя тоже встала. Поцеловала меня сухими воспаленными губами.