Эх, давненько я не катался с горы на лыжах!»
Кира дочитала первой и теперь молча сидела, обхватив меня сзади руками и положив подбородок на плечо — так из-за плеча и читала.
Я почувствовал, что ей грустно и погладил по руке.
— Что случилось?
— Да так… Ты только представь себе, как весь твой мир вдруг рушится, и ты уже не знаешь, зачем тебе жить. Все твои мечты, идеи, планы вдруг стали бессмысленными и никому не нужными. А пытаться что-то сделать сейчас, рассчитывая на призрачный шанс, что кто-то через тысячи лет что-то там сделает — надо быть очень сильным человеком.
— Я и сейчас не знаю, зачем живу, — медленно произнес я, уставившись в строчки дневника неизвестного мне руководителя лаборатории, вернее — колонии. — Что-то делаю, куда-то иду. А зачем — не знаю. С таким же успехом я мог бы заниматься чем-то абсолютно другим.
— С твоими возможностями можно… спасти мир, например, — на полном серьезе сообщила Кира, — а ты занимаешься бесполезными рассуждениями.
— То же можно сказать и о тебе, — парировал я. — Но надо ли мне оно? И нужно ли миру, чтобы его спасали? Впрочем, до мира мне дела нет, в себе бы разобраться. Допустим, спасем мы мир… нет, даже два, запустив этот «Реконструктор» — как раз каждому по миру. И что? Это цель жизни? А чем она лучше ежедневной работы в поле, например, и ежевечерних пьянок? Мне кажется, все дело в ощущении себя. Тот же крестьянин провел всю жизнь в поле, растил хлеб, детей, пил самогон и всем доволен, он не считает, что жизнь прожита зря, — Кира слушала меня, нахмурившись — она делает так, когда пытается понять что-то важное. — И я. Допустим, спас мир, все рады, все довольны. И что? Я не чувствую ничего, кроме чувства собственной значимости. Как бы не лопнуть от гордости. Получается, к этому я стремился? Да ни в жизнь!
— А как же люди, которые будут спасены? Их благодарность?
— Во-первых, все относительно — сделал кому-то добро, а кому-то не поздоровилось — закон сохранения, — я невесело хмыкнул. — Но это все пустые рассуждения. А во-вторых, есть я, которому, извиняюсь, расплывчатое понятие «люди» глубоко по барабану. У меня есть ты, друзья, родственники… кое-какие. А кто такие «люди»? Каждый конкретный человек сам по себе ценен — для меня это аксиома. Но когда они обезличиваются термином «люди», утрачивают свою индивидуальность, то теряют для меня всякую ценность. Чисто субъективное мнение, но, тем не менее, иллюстрирует мою точку зрения. Может быть, мне важнее сделать чуть-чуть счастливее нескольких определенных людей? Или даже одного? А те, в свою очередь, сделают то же для других… и так далее. — Я поднял с пола обычный карандаш и стал машинально рисовать на бесценном историческом документе, за обладание которым многие профессора в Энноле съели бы собственные ботинки. — Но у нас в почете масштабность — все хотят облагодетельствовать ни много, ни мало — страну, а то и мир. Что из этого получается, я надеюсь когда-нибудь тебе показать. И это, кстати, и является моей текущей целью. Что ж, если для этого придется еще и мир спасти — я на это пойду, но делать это целью жизни — увольте.