Отбросив покрывало, она неслышным шагом подошла к двери и, приникнув к глазку «рыбий глаз», увидела человека, одетого в униформу отеля.
— Да?
— Миссис Уилльямз?
— Да, — снова повторила она, на этот раз утвердительно.
— С вами все в порядке? Я мистер Бартелли, помощник управляющего отелем. Миссис Оллуэй пыталась связаться с вами, но ей не удалось. Она встревожилась и попросила, чтобы я пришел и проверил, все ли в порядке. Вы хорошо себя чувствуете?
— Да, мистер Бар… Бартелли. Мне просто хотелось отдохнуть, и, чтобы никто не беспокоил, я сняла телефонную трубку. Пожалуйста, передайте миссис Оллуэй, что со мной все в порядке и что мы увидимся завтра утром. — Она могла бы сказать, что позвонит приятельнице сама, но ей не хотелось ни с кем разговаривать.
— Очень хорошо. Но вы уверены, что мы ничем не можем вам помочь?
— Нет. Мне ничего не нужно, благодарю вас.
— Спокойной ночи, извините, что побеспокоил вас.
— Спокойной ночи. — Она смотрела через искривленное стекло, как его маленькая фигурка удаляется и исчезает в вестибюле.
Раз уж ей пришлось встать, она решила принять душ, прежде чем отправиться снова в постель. Это очень помогло успокоиться и расслабиться. Можно сказать, даже слишком помогло. Согревшись и испытывая какую-то истому, она, выйдя из душа, поймана свое отражение в зеркале. Кожа ее от горячей воды порозовела, грудь покалывало после укрепляющего душа. Глядя на свое отражение в зеркале, она подняла руку и слегка коснулась розового венчика. Это тотчас же вызвало воспоминание о прикосновениях Дакса, о его губах. Невыносимый жар, словно чернильное пятно, распространился по коже.
Стыдясь и смущаясь своих физиологических потребностей, она вернулась в постель и укуталась покрывалом. Никогда еще постель не казалась ей такой пустой и неприятной. Уступая какому-то детскому порыву, она положила рядом с собой вторую подушку, уткнулась в нее лицом, обняла ее, желая, чтобы это была теплая трепещущая кожа, покрытая эластичными волосками, желая услышать слова любви. Но она не находила успокоения ни физического, ни душевного.
Душевная боль сломила ее привычный самоконтроль, и она дала волю слезам.
Утром она почувствовала себя немного лучше или, по крайней мере, более решительной. Она играла с огнем, и теперь некого винить за то, что обгорела. Как часто она сама твердила Николь, что не стоит тратить ни время, ни усилия на взаимоотношения с мужчиной, так как все это может кончиться только несчастьем. Но она не последовала своим словам, когда дело коснулось Дакса Деверекса. Только было жаль, что она не могла злорадно сообщить своей подруге в Новом Орлеане о своей правоте. Ни Николь, ни кто-либо иной никогда не узнает о Даксе. А о чем, собственно, говорить? Все кончилось прежде, чем началось.