В этот момент сзади раздался шепот:
— Что ты делаешь?
Фридолин мгновенно пришел в себя. Он отпустил пальцы умершей и, обхватив ее запястья, заботливо и очень аккуратно уложил ее ледяные руки вдоль туловища. Он чувствовал себя так, будто эта женщина умерла всего мгновение назад. Затем Фридолин развернулся и вышел из зала, через коридор в комнату, которую они до этого покинули. Доктор Адлер молча последовал за ним, закрыв по выходе дверь покойницкой. Фридолин подошел к умывальнику.
— Ты позволишь? — сказал он и тщательно вымыл руки с лизолом и мылом. Доктору Адлеру, казалось, не терпелось продолжить прерванную работу. Он установил электрическую лампу обратно на место, подкрутил микрометр и уставился в микроскоп. Когда Фридолин подошел к нему попрощаться, доктор Адлер был уже погружен в работу.
— Хочешь взглянуть на препарат? — спросил он.
— Зачем? — рассеянно спросил Фридолин.
— Ну, для успокоения совести, — ответил доктор Адлер, как если бы он предположил, что приход Фридолина имел под собой научную цель.
— Как тебе это? — спросил он, когда Фридолин заглянул в микроскоп. — Это абсолютно новая цветовая методика.
Фридолин кивнул, не отрывая взгляда от окуляра.
— Практически идеально, — заметил он. — Можно сказать, живописное полотно.
И он принялся расспрашивать о деталях новой методики.
Доктор Адлер дал ему необходимые разъяснения, и Фридолин пришел к мнению, что эта новая методика может сослужить ему хорошую службу в той работе, которую он запланировал для себя на ближайшее время. Фридолин попросил разрешения прийти еще раз завтра или послезавтра, чтобы получить более подробную информацию.
— Всегда к вашим услугам, — ответил доктор Адлер, проводив Фридолина до ворот, которые оказались запертыми, и которые он открыл собственным ключом.
— Ты еще останешься? — спросил Фридолин.
— Конечно, — ответил доктор Адлер, — это самые лучшие часы для работы — с полуночи до пяти утра. По крайней мере, можно быть уверенным, что никто не побеспокоит.
— Ну… — сказал Фридолин с легкой извиняющейся улыбкой.
Доктор Адлер положил руку на плечо Фридолина и сдержанно поинтересовался:
— Так это была она?
Фридолин мгновение колебался, затем кивнул. В тот момент он едва ли сам понимал, правда ли это. Была ли женщина, лежащая теперь в морге, той самой красавицей, обнаженное тело которой он держал, в своих объятиях всего день назад, или же это была какая-то другая, незнакомая ему женщина, Фридолин не знал, но понимал одно: даже если та женщина, которую он искал и к которой стремился, все еще жива, она навсегда останется для него тенью в свете мерцающих свечей сводчатого зала, тенью среди других теней — темных и бессмысленных. Для Фридолина это означало ничто иное, как непреодолимый закон разложения, предопределенный для бледной покойницы еще прошлой ночью.