После чего послышался тихий свист, незаметно сложившийся в знакомый до боли мотив "Откровений лесной нимфы", при первых звуках которого любого расслышавшего его эльфа сперва повергало в ледяной ступор, а потом начинало буквально трясти от бешенства. А чтобы стало понятно, почему, стоит пояснить, что напевный рассказ велся от лица лесной красавицы, делящейся впечатлением о бурных ночах, проведенных с Перворожденными. Иными словами, песня была на редкость непристойной, откровенно пошлой и полной гнусных намеков насчет данного интимного действа. Но это еще полбеды, потому что ближе к концу юная прелестница начинала сравнивать свои впечатления от общения с мужчинами разных рас, и вот тут-то ушастым доставалось по полной программе: острый язычок маленькой ведьмы не раз проходился по поводу длины их… м-м-м… ушей, неоднократно намекал на нетрадиционные вкусы, а в довершении всего славил, как самых нудных, нерасторопных и весьма посредственных партнеров… короче, исполнять вслух это произведение народного искусства было чревато большими неприятностями. Тем более, рядом с раздраженным эльфом.
Заслышав мерзкую мелодию, Таррэн глухо зарычал, едва позорно не сорвавшись и не ринувшись следом. Вот паршивец! Еще и издевается! Просто нарывается на неприятности! Но тягаться в скорости с гаррканцем было глупо, убивать эту агрессивную скотину, чтобы добраться до мелкого поганца — неразумно, а бежать следом и выкрикивать ответные оскорбления — недостойно потомка древнего рода. Лишь поэтому взбешенный до крайности эльф сдержался. Он до скрипа сжал кулаки, процедил сквозь зубы страшное проклятие и мысленно поклялся, что вскоре найдет способ надрать наглому сопляку тощую задницу так, чтобы тот навсегда зарекся дерзить. И даже Страж его не спасет. Видит Владыка, Таррэн не хотел этого, старательно игнорировал досадную мелочь вроде чужой неприязни, милосердно молчал и пропускал мимо ушей грязные намеки, потому что его родичи в свое время действительно попортили смертным немало крови. Но всякому терпению есть предел. Всякому пониманию когда-то приходит конец, а мальчишка давно напрашивается на увесистый тумак. Что ж, пусть будет так, если хорошего отношения не понимает. Пусть…
И да поможет ему неведомый человеческий бог.
Весь следующий день в караване с тревогой ждали грядущей бури. Седовласый, накануне отвесивший звучный подзатыльник дорогому племянничку, из-за которого полночи глаз не сомкнул, сегодня держался к нему подозрительно близко. Внимательные глаза Гаррона тоже то и дело поворачивались в сторону невозмутимых эльфов, но там было неестественно тихо: ни один из Перворожденных ни словом, ничем не намекнул на вчерашнее, хотя взгляды, которыми они одарили вернувшегося сорванца, были весьма далеки от благодушных. А уж на Темного было просто страшно смотреть — он появился в лагере лишь к утру, злой, как демон, с бешено горящими глазами и опасно спокойным лицом. Только раз взглянул на дерзко помахавшего ему ручкой сопляка, и бывалые воины мгновенно сообразили: что-то снова случилось. Причем такое, что теперь придется караулить нахального юнца день и ночь, ни на минуту не оставляя поблизости от обозленного эльфа, которого пацан всего за пару дней успел достать до самых печенок.