— Папа! — позвала она с беспокойством. — Ты где?
И с чувством облегчения она увидела, как из стойла в самом конце конюшни показался знакомый силуэт.
— Я здесь, Мэри. Что случилось?
— Я тебя хотела спросить, — ответила она, подходя к нему.
Будучи среднего роста, Никколо Мартинес всегда производил впечатление высокого человека, благодаря широким плечам и горделивой осанке. Но сейчас плечи его похудели и ссутулились, а когда-то черные как смоль волосы подернулись серебром. Даже глаза, раньше карие, пронзительные, казались тусклыми и затуманенными.
Мэри остановилась рядом, стараясь не выдать своих чувств.
— Я слышала, как Бой разошелся, и подумала…
— Пустяки, — прервал ее отец. — Он сегодня с утра резвится. — Он взглянул на мокрое полотенце. — Вижу, ты ходила на пруд? Будешь завтракать? Сейчас управлюсь здесь и приготовлю тебе что-нибудь.
— Думаю, что, пока я дома, заниматься кухней следует мне. У тебя и так дел невпроворот.
Она оглядела конюшню, стараясь, чтобы он не догадался о ее невеселых думах. Должно быть, отец был нездоров — как здесь все запущено.
— Знаешь, я приготовлю завтрак, пока ты все тут заканчиваешь, а за едой мы поговорим. Я о многом хочу тебя расспросить.
Ее отец вздохнул и обвел взглядом убогую конюшню, стараясь увидеть ее глазами дочери.
— Конечно, дорогая. Ну что, выглядит довольно безнадежно, не так ли?
В этот миг он казался таким старым и уставшим, что сердце ее болезненно сжалось.
— Ну почему же, — уклонилась она от прямого ответа, не желая раскрывать свои мысли. — Жаль только, что ты не позвал меня раньше.
— Я бы и сейчас этого не сделал, если бы не Голардо и его планы.
Мэри решила, что не стоит рассказывать отцу о встрече с Тони на озере. Его чувства по отношению к Голардо были совершенно ясны.
— Но раз я уже здесь, то хочу услышать обо всем подробно — только за завтраком.
Отец согласно кивнул.
— Хорошо, я приду через полчаса.
Когда она уже выходила из конюшни через большие двустворчатые двери, он сказал ей вдогонку:
— Сделай мне кофе как можно крепче.
Минут через сорок они сидели друг против друга в большой неубранной кухне за накрытым клеенкой столом. Воспоминания о том, как здесь все выглядело раньше, усилили меланхолию Мэри. Шкафчики сияли белизной, линолеум на полу был безупречно чист, льняные шторы накрахмалены. После смерти матери за порядком в доме смотрела экономка. Теперь каждый предмет здесь нуждался в чистке. Она внесла и это в список необходимых дел, который постоянно мысленно пополняла.
— Ты извини, что здесь все в таком виде, — сказал отец, наверное, уже в сотый раз после ее приезда. — Я, знаешь ли, стал неповоротлив. А помощников сейчас нанять не по средствам.