Иссохшее его лицо ещё сильнее сморщилось. Он плакал.
Лариса отвернулась к окну. Злости, негодования не было. Одна жалость. Она вспомнила о Сергее — отвергнутом, презираемом всеми, уехавшем куда-то на другой край страны. Стало до смерти жалко и его. И себя. И всех…
Как говаривала одна старушка, заканчивая очередное изустное повествование на дворовой скамейке: «Это не сказка и не правда, а быль».
Вот и весь рассказ. Да и не рассказ, а просто очерк: нет в нём никаких беллетристических излишеств — описания восходов, закатов, деревьев в цвету или панорамы гремучего и страшноватого, но такого родного города, «где некогда гулял и я»… Нет и подробной обрисовки черт лица и характеров — всё только по делу: кто есть кто и что есть что… А кстати — кто же этот Иван Ильич? Доносчик, осведомитель, предатель?.. Впрочем, сам себя он уже назвал…
А теперь вернёмся к нашему «ряженому» — к тому, кто упорно продолжает — коли уж начал — рядиться под Глеба.
Мы оставили его ожидающим своей очереди на допрос.
Вызвали его одним из последних, после перерыва. Кислым тоном, как надоевшему посетителю, судья задал несколько формальных вопросов — фамилия, имя, отчество, место работы, и Глеб почувствовал, как здесь, в этом зале, отчего-то особенно нелепо прозвучало сочетание его имени и отчества.
— Почему держите руки за спиной? — раздался вдруг раздражённый окрик судьи. — Вы ведь пока ещё не обвиняемый.
Смех в зрительном зале.
— А какая разница? — Ответ Глеба можно было расценить как вызывающий, не скажи он так от растерянности.
Он опустил руки.
— Какие у вас отношения с подсудимым?
— Это мой друг.
— Как вы оцениваете так называемые произведения вашего друга?
— Я уже говорил…
— Нас не интересует, что вы уже говорили, свидетель!
— По-моему, они носят критический характер.
— Ничего себе критика, если человек замахивается на самое для нас дорогое… Да ведь в одном его творении главному герою предоставляется право убивать всех, кого захочет, без суда и без следствия, а в другом — первый секретарь партии превращается в чёрную кошку! Это критика?.. Первый! В кошку!
В зале возмущённый гул.
— Это стилистические приёмы, — говорит Глеб. — Гипербола и антропоморфизм. Свойственный вообще для басен, сказок, сатиры… Возьмите у Крылова или у Салтыкова-Щед…
— Свидетель, не читайте нам лекций! Вы здесь не от общества «Знание». — И опять зрители смеются — как на эстрадном концерте. Судье впору раскланяться, но он продолжает: — В заявлении, которое вы написали в Комитет государственной безопасности, сказано другое по поводу этих произведений. Вы помните?.. Или забыли?.. — Глеб молчит. — Вы писали заявление?..