– Сестренка… – На серых губах кровавая пена, а в черных глазах отчаянная мальчишеская бравада. – Окончен бой, сестренка…
Она взяла себя в руки сразу, как только услышала его голос. Она врач, у нее нет права на панику. Первым делом наложить жгут! Из подручных средств только ее косынка и его ремень. Ремень лучше, но как его вытащить, когда каждая секунда на счету?..
…Это лежало в метре от Алены, свернувшись змеей поверх буро-зеленого мохового ковра. Веревка не веревка, ремень не ремень, но длинное, крепкое и подходящее для ее целей как нельзя лучше.
– Я сейчас, ты потерпи еще чуть-чуть… – Набросить ремень на окровавленную культю, затянуть…
– Зря ты это, сестренка… В кровище испачкалась… – На губах улыбка, спокойная, почти счастливая, а глаза мертвые, совсем-совсем… Опоздала…
…Веревка в руках словно живая, оплетает запястье, обжигает, точно огнем, светится. И шепот за спиной:
– Ко мне иди. Давно тебя жду…
А нет никого за спиной! Только стена тумана, густая, непроглядная. И не убежать, потому что туман уже вокруг, ерошит волосы, застит глаза, с каждым вдохом проникает все глубже, отравляет безумием.
– Смирись. Моя ты теперь… – Голос незнакомый и знакомый одновременно, не мужской и не женский, да и голос ли?..
В глазах закипают слезы, огненными ручейками стекают по щекам. Больно и обидно, что не успела, не смогла помочь. А еще страшно из-за голоса, из-за тумана…
– Умойся, полегчает… – Под ногами уже не твердая земля, а хлюпающая топь и черное болотное оконце. – Умойся! – Затхлая вода щупальцами тянется к ногам, взбирается вверх по джинсам, обжигает холодом бедра и живот.
Собственный крик глухой, тает в туманном мареве, не успев родиться. Бежать! Куда глаза глядят, пока не поздно. Лишь бы не видеть, не слышать и не чувствовать ничего.
– Что хочешь проси! Хочешь, я того, кто тебя обидел, к себе заберу? Станет туманом, взмолится о смерти, а ты одна ему будешь хозяйкой!
– Не хочу! – Уже не крик, жалкий шепот, и в голове вместо мыслей набатный гром.
– Дура! Он убить тебя хотел, а ты жалеешь. – Туман рябит и вибрирует, обступает со всех сторон стеной из призрачных человеческих тел. Человеческих ли?! – Силу дам, власть такую, какой ни у кого из живых нет. Только останься, прими мой дар!
Морочь… Вот и до нее добралась. Сначала до бабы Ганны, а теперь до нее. И не убежать, не прорваться через эту страшную, ни живую ни мертвую стену из лиц, рук, тел. Все, конец…
– …А как приманит она тебя, Аленка, так сыпь соль, вот прямо в харю ее мерзкую сыпь! – Слова бабы Ганны огнем вспыхивают в мозгу, а ладанка, предсмертный бабушкин подарок, наливается чугунной тяжестью. – Не простая соль, заговоренная, колокольным звоном освященная. Так она сказала, а уж она-то знает… Не снимай, береги… Не дай бог, чтобы пригодилась…