Светлое лицо в толпе — благодатная весть.
Будда вывел страдания из желаний. Но причина самих желаний — в жадном эротизме подсознания на объемной непрерывности бытия. Все наши «да-нет» сами себя кормят.
Жаль, что нашлась эта потерянная вещица, а я-то уверилась, что она дематериализовалась. Надоели объяснимые вещи.
Толкования о вечном нередко содержат милые посиделки на сладости мышления. Вместо отчаянного выстраивания себя из низкого несовершенства, идут обалденные всеохваты и всеполеты.
Увиделась конечность людей, вождей, учителей. Здесь и не дальше.
Трудоголики заменяют себя-постигающего на себя-вкалывающего. Необходимо пахать на общественной ниве, но совместно, а не вместо.
Читая толстую газету, упилила невесть куда от себя, от окружения. В эти газеты проваливаешься как в помойку, и, главное, часа на два.
Твердое суждение есть попытка выстраивания, против которой тотчас встает несогласная толпа явлений. И везде так. Невозможно объявить ничего однозначного, например, такого: никакой руководящей идеи нет и не будет, кувыркайтесь, как хотите. Надо предварить: я полагаю, ИМХО.
Воронья мафия уничтожила на гнездах всех певчих птиц, а старушки продолжают сыпать корки этим разбойникам. Святая простота. Между тем, согласно науке, в случае катастрофы выживут лишь крысы и вороны. И тараканы за компанию.
Сухая политическая логика хирургически острее чувственного художественного восприятия. В беседе на «Школе злословия» искушенная Ирина Хакамада шутя, словно котят, раскидала возражения двух писательниц — Татьяны Толстой и Дуни Смирновой. Что из этого следует? Можно ли владеть всеми уровнями сразу? Не завидовал ли политик Ульянов писателю Толстому, а писатель Толстой — политику Наполеону?
Как ошеломительно с размаху удариться о невидимую преграду! А мухе нипочем, она даже ползает по стеклу. Так выживают неразумеющие.
Болтливая сотрудница вышла, и в образовавшуюся тишину, точно в брешь, хлынули мысли.
Бездельник имел такой респектабельный вид, что хотелось подойти к нему и спросить о главном: «Как жить?».
Читая «Грамматику», увидела, что этой несметной дробности не существует. Есть смысл и речь в одном потоке, звук, дыхание. Все остальное — наука и ее сладострастные нужды, которыми все названо, определено, удобно, и это крошит душу на части, вытягивает силу. Дробление мира языком восхитительно-эротично, восхитительно-ясно: или — или, либо — либо… чего же боле? А по чувству-то и ошибиться недолго.