Вышеупомянутый Галилей, что касается вероучения, вечного блаженства и Божественных откровений, всегда ставил теологию превыше других наук. Называл ее даже королевой среди наук. Но одновременно он был уверен в том, что теология не должна опускаться до подтасовок, свойственных низшим и ограниченным псевдонаукам. Ведь те не ведут к вечному блаженству, а ее приверженцы не могут касаться тех сфер, о которых они не имеют понятия».
Тогда монсеньор Уго Пироньо в гневе поднялся и зачитал отрывок из «De genest ad litter am» святого Августина. Ни один проповедник не сделал бы это столь пылко: «Hoc indubitanter tenendum est, ut quicquid sapientes buius mundi de natura rerum demonstrare potuerint, ostendamus nostris libris non esse contrarium: quicquid autem tili in suis voluminibus contrarium Sacris Uteris docent, sine ulla dubitatione eredamus id falsissimum esse, et, quoquomodo possumus, etiam ostendamus».[62]
Его Высокопреосвященство Марио Лопес, просекретарь Конгрегации доктрины веры и епископ Кесарийский, ответил предыдущему оратору: «Монсеньор Пироньо, описание космических явлений не входит в задачи Писания, как в задачи науки не входит толкование учения Святой Церкви. Это не мои слова, братья во Христе, это слова Галилео Галилея».
«Писание не учит конкретным вещам, потому что наука эта не ведет к спасению души. Вам знакомы слова из энциклики папы Льва XIII: Providentissimus Deus!»[63] (Это было замечание Его Высокопреосвященства кардинала Еллинека.)
Просекретарь Конгрегации доктрины веры продолжал: «Вы стремитесь вернуть Средневековье и утверждаете, что Писание более точно трактует геометрию, астрономию, музыку и медицину, чем Архимед, Боэций и Гален? Галилей в точности утверждал то, что ученые его времени могли доказать некоторые природные явления с точки зрения науки, в то время как другие высказывали лишь гипотезы. Он отказывался обсуждать истинность доводов первых и был прав, ведь их утверждения были доказаны научно. И он одновременно искал подтверждение новых гипотез, чтобы избавить от заблуждений последних. Существовал ли когда-либо ученый более добросовестный? Мне, по крайней мере, аргументы флорентийца кажутся вполне убедительными. Если он говорит о том, что научные доказательства не должны быть подчинены Писанию, нужно лишь объявить, что они не противоречат ему. В таком случае прежде, чем какое-либо объяснение природных явлений считать неверным, необходимо опровергнуть научные доказательства этого. Так должны поступать и те, кто сомневается в нем, а не те, кто считает его верным».