Кира повернулась на правый бок и стала смотреть на поблескивающий в ночном свете бок алюминиевого чайника.
Как царапает снег стекло!.. как хочется спать!..
А сон не идет.
Поднялась, злая на саму себя, включила свет, села, глядя на отражение в темном стекле. Отражение выглядело значительно более гармоничным, чем оригинал: полупустая комната слоилась в грешившем неровностями стекле… женская фигура казалась милой и привлекательной… невольно поправила волосы, зевнула, вытрясла в чашку последние капли из заварочного чайника, выпила, ощутив вкус чего-то вроде запаренного веника.
Сколько у человека может быть тайн? Гера любит, невесело усмехаясь, повторять, что у советского человека тайн вообще не должно быть. Советский человек — существо аквариумное, видимое целиком из любого положения… а если иначе, следует насторожиться: товарищи, да советский ли это человек?!
А ведь могла бы существовать и вторая тайна… и какое счастье, что ее нет!
Профессор Гоцкий ошибся.
То есть что значит — ошибся? Тогда, девять… нет, уже больше десяти лет назад он, скорее всего, был совершенно прав. И лишь с течением времени его правота перестала существовать.
Ну да — ведь время меняет… меняется тело… лицо, меняется взгляд… все на свете меняется. Самое главное — меняется гормональный фон. Они с Германом изменились за эти годы… то, о чем так уверенно говорил когда-то Гоцкий, перестало существовать, рассеялось, исчезло.
Она вздохнула. Жаль, что… нет, не нужно ни о чем жалеть. Тайна останется тайной. Бог с ней, пускай… Не нужно жалеть, лучше радоваться, что к первой тайне не придется присовокуплять вторую.
А ведь она уже вынужденно начинала размышлять об этом, прикидывать, мучительно тяготясь необходимостью сделать выбор: или не иметь второго ребенка, или…
И вдруг!..
Вот уж — нечаянная радость. У нее даже мелькнула мысль — а не явиться ли к профессору Гоцкому, чтобы торжествующе упрекнуть его. Как же в чем?! — в преступном непрофессионализме, столь явно разоблаченном возникшими недавно обстоятельствами! Вы что говорили, помните? Так вот вам: я уже на третьем месяце!..
Шутка, конечно… профессор не виноват… время протекло — и что-то в них обоих переменилось. Но какое счастье, что не нужно больше к собственной судьбе относиться холодно, «как врач»!..
Тем более что ее как врача больше волновал сейчас Гера.
Погасила свет и снова легла.
Как подло они это сделали!..
Сначала задержали Юрца… взяли в метро, он позвонил матери из отделения милиции, куда его привели… с какими-то журналами взяли. «Синтаксис» какой-нибудь. Или «Хроника текущих событий». Хрен редьки не слаще. Гера уверен, что дело не в журналах. А в том, что кто-то раскрыл Юрцов псевдоним. Известил, что нет никакого Сигизмунда Аржанова, автора книги «Сказки внутренней тюрьмы», прошлой весной вышедшей в Париже, а есть Юрий Колчин, предатель и двурушник, тщетно пытавшийся спрятать свое истинное антисоветское рыло за фальшивой личиной. И его взяли. А при обыске нашли рукопись. Даже, наверное, несколько вариантов рукописи, он же без конца все свое переписывал, мусолил… взыскательный художник. И, стало быть, все сошлось, не отопрешься. Правка собственноручная… Суда еще не было, но светит Юрцу года четыре каких-нибудь Мордовских лагерей. Или больше. А потом ссылка…