— А по радио, Феодосий Николаевич, по радио!
— Откуда?
— Да с сатэллитов же!
— А там они откуда возьмутся?!
— Как же «откуда»? Если два сатэллита движутся по орбите, координаты каждой точки нам известны, то простейшая засечка радиосигналов на поверхности Земли позволяет вычислить координаты этого пункта!
— То есть у меня какой-то специальный радиоприемник должен быть?
— Конечно! И радиопередатчик! И быстрый вычислитель!
Игумнов поднялся, шагнул к доске и стал, тряся бородой, размашисто черкать мелом.
— Вот поверхность Земли! Вот траектория сатэллита! Один отсчет! Другой! Разве трудно рассчитать координаты?
— Вот так! — Красовский развел руками и посмотрел на Шегаева — мол, что ты с ним будешь делать! — Сатэллиты! Передатчики! Ну и фантазер вы, Илья Мироныч. Честное слово! Жюль Верну такое и не снилось.
— Ну, знаете, мало ли что Жюль Верну не снилось. Спал, должно быть, маловато.
Игумнов положил мел и, оборачиваясь, весело подмигнул Шегаеву. Глаза у него были серые и смотрели из-за очечных стекол с таким насмешливым прищуром, как если бы он всегда знал заранее, кто что собирается в эту минуту сказать.
— Дело за малым! — безнадежно махнул рукой Красовский. — Тут простых башмаков не найти, а вам, Илья Мироныч, вон чего подавай — сатэллит! Портянками не разжиться — а ему передатчик!..
Игумнов и впредь не раз заговаривал о будущем геодезии, которое, судя по всему, видел как на ладони. Впрочем, это касалось не только геодезии: всякое будущее Илья Миронович мог описать подробно и отчетливо — в отличие от настоящего, с которым имел куда более непростые отношения.
Так сложилось, что на следующий день Шегаев оказался на Моховой — и они снова встретились, точнее даже — столкнулись.
— Игорь Иванович! — воскликнул Игумнов. — Что же вы опаздываете?!
Досаду он изобразил настолько натурально, что Шегаев опешил и едва не расплескал свои щи.
— Шучу, шучу! — Игумнов смеялся, ставя на стол два стакана с простоквашей, один из которых был накрыт куском черного хлеба. — Уж простите меня, вечно какая-нибудь глупость с языка свернется!
Собственно, с этого незапланированного обеда в университетской столовой по-настоящему и началось их знакомство.
Прихлебывая простоквашу, Игумнов толковал о том, что Солнце несомненно полое — а иначе, при таких размерах, невозможно объяснить сравнительно небольшую его массу; и что бесконечность и вечность есть обиходные понятия человеческого ума, поскольку человек живет именно в бесконечной и вечной Вселенной. И, кстати, именно поэтому такой же обиходной для него должна быть идея бессмертия, а если обиходной, то, следовательно, мыслимо достижимой; увлекшись рассуждениями, заявил, что есть ли Бог, нет ли Бога, но именно решение связанных с бесконечностью вопросов, установление живой связи между человеком, как существом преходящим, и бесконечностью, вечной в своем существовании, и является религиозной деятельностью, кто бы там что на этот счет ни толковал. Когда же Шегаев, дохлебав щи, обнаружил, к великому своему изумлению и гневу, на дне тарелки грязную копейку, неведомо как там оказавшуюся вместе со всеми своими бациллами, Игумнов грустно заметил, что, должно быть, таким образом Нарпит пытается скомпенсировать клиенту отвратительное качество своей стряпни…