Герои Юл. Семенова знают: «врагами были другие». Они умеют сменить прицел, но не умеют видеть людей вне прицела:
они видят врагов метафизически, и я не уверен, что они смогли бы прожить без постоянного «врага вообще», боюсь, что не смогли бы, как не может прожить без имманентного дьявола католик, относящий на счет дьявола свои беды. «Мы — предельно рационалистичны», — сознаются эти "молодые герои. Автор доволен:
«Рассудочность у них сочетается с инициативой, смелостью, поиском — ну и слева богу…»
Нет. Не слава богу! Слишком дорого обходится инициатива, и смелость, и поиск, если в сердцевине, в сути, в одре человеческое подменено абстракцией.
Никогда в этой отчужденной сфере мы не найдем решения вопроса о герое, сколько бы ни спроектировали мы средних точек между потерянным мальчиком и уверенным победителем. Человеческого героя надо искать не здесь.
Где же?
В другой плоскости.
Вот этой тенденции — уйти вглубь от плоскостных, отвлеченных оценок — и не учла наша критика, когда в 1961 году перед нею предстал Владимир Войнович со своей первой повестью «Мы здесь живем». Повесть принялись мерить старыми линейками:
имел ли право Войнович написать о таком запущенном маленьком селе, как Поповка, хорошо ли сделал он, изобразив в этой своей Поповке дурачка Иванушку и безграмотного завклубом Бородавку, и справедливо ли, что приехавший в Поповку из Москвы за жизненным опытом молодой модный поэт Вадим Корзин не нашел в деревне дела и был с позором изгнан оттуда?
И правда, повесть В. Войновичв дает материал для такого рода концепций: поэта здесь воистину отделали под орех.
«Это кто там в шахте потел? Ты, что ли?» — грозно спрашивает служителя муз колхозный шофер. А колхозный повар просто добивает его насмешкой: «Это я, значит, кашу варю, а ты мне помогаешь?»
Поповка «выталкивает» Вадима грубо и бесцеремонно. «Я больной, я нервный, у меня справка есть», — куражится над ним шофер Анатолий, невзначай повторяя аргументы мрачного тендряковского Кинди… Выталкивает — и остается, в своей крепкой простоте, причем не целинного (как полагалось бы по времени и месту действия), а старорязанского варианта — с дурачком на околице, с бабами, которым охота «пузо поносить», с местным графоманом Бородавкой… Действительно, тягостное впечатление — если судить повесть с точки зрения развития сельского хозяйства. Так и судили: Войнович был и впрямь беззащитен перед атаками критиков. Разумеется, и в такой критике был свой смысл:
можно и на примере литературной Поповки поагитировать за современные методы ведения хозяйства, и тоже с несомненной пользой для дела. В этом смысле у критиков повести были свои резоны. Но Войнович ставил себе иную внутреннюю задачу, и с помощью отвлеченных определений его замысел не раскусить.