— Дорогая девочка! Так приятно, что ты все помнишь, — проговорила герцогиня. Она хотела было погладить Гардению по плечу, но застонала. — Моя голова, я не могу шевельнуться! Побыстрее, Ивонна!
Со своей камеристкой она говорила по-французски, а с Гарденией — по-английски, и девушку приводила в крайнее изумление та легкость, с которой тетушка перескакивала с одного языка на другой. Когда же Ивонна приоткрыла окна и свет ворвался в комнату, Гардения с трудом сдержала возглас удивления, увидев лицо тетушки!
Она помнила ее отливающей золотом блондинкой, от красоты которой захватывало дух, с фигурой, как у Юноны, с нежной кожей и голубыми глазами, что заставляло всех называть ее английской розой.
«Тебя неправильно окрестили, — вспоминала Гардения, как папа галантно говорил тетушке. — Лилия — это бледный, суровый, довольно холодный цветок. А ты теплая, и пылкая, и красивая, как моя «Слава Дижона», что растет у крыльца».
«Генри, ты поэт», — отвечала тетушка, стрельнув в его сторону глазами и мило надув губки, что, несмотря на то что Гардения была еще очень мала, показалось чрезвычайно привлекательным. Теперь же на подушках перед ней лежала бледная тень английской розы, однажды как бы по мановению волшебной палочки появившейся в их маленькой деревушке и произведшей сенсацию среди жителей, никогда не видевших «безлошадных экипажей», как тогда называли столь широко обсуждаемый и внушавший страх автомобиль.
«Я настояла, чтобы мой муж поехал в Англию и купил «Роллс-Ройс», — рассказывала всем Лили. — Французские машины не такие красивые и изысканные. Я собиралась повидать вас, пока мы здесь, вот я и решила съездить к вам».
«Дорогая Лили! Как это на тебя похоже: свалиться с неба так неожиданно и не предупредить нас!» — смеялась мама.
Обе сестры поцеловались, замерев на мгновение в объятиях друг друга, как бы прокладывая мост через огромную пропасть, разделяющую их, — пропасть, которая образовалась из-за разницы в их образе жизни и общественном положении, — хотя в то время Гардения еще не понимала этого.
Гардения часто после той встречи размышляла о красоте тети Лили, о ее утонченном лице, закрытом специальной вуалью для поездок в автомобиле, спускавшейся с белой шоферской шляпки на светлый пыльник, который защищал ее элегантное платье. Трудно было узнать ту сверкающую красавицу в женщине с изборожденным морщинами лицом, с отекшими, усталыми глазами, которая сейчас была перед Гарденией.
Волосы тети Лили все еще отливали золотом, но оттенок этот стал очень ярким, почти кричащим вместо бледно-желтого, цвета спелой пшеницы. Кожа казалась серой и безжизненной, и, несмотря на то что тетушка была накрыта одеялом, Гардения заметила, что она располнела, шея потеряла гладкость и мягкость линий — та самая шея, которая служила опорой гордой головке, за честь увековечить которую в мраморе боролись скульпторы.