Цезарь спокойно взглянул на друга.
— Зная твою преданность и любовь ко мне, я уступаю тебе, Антоний! Боги свидетелями, что единственная мысль о благе государства побудила меня выступить с этим предложением.
Спустя несколько дней сенат в полном составе отправился к Цезарю, восседавшему перед храмом Венеры Родительницы, чтобы объявить ему о декретированных почестях.
Император принял сенаторов, не вставая с места, точно имел дело с частными лицами… Все были возмущены.
— Он оскорбил государство в лице сената, — шептали магистраты.
— Божественный император, — сказал princeps senatus, бледнея от негодования. — Римский сенат и народ награждают тебя за твои неустанные заботы о республике. В твою честь будет посвящен храм Юпитеру Юлию, месяц квинтилий назван июлем, даровано право быть похороненным в померии и разрешено набрать себе охрану из всадников и сенаторов…
Цезарь хотел было встать, чтобы поблагодарить, но Корнелий Бальб удержал его:
— Неужели ты, Цезарь, не считаешь себя выше всех этих мужей?
Сенаторы удалились с негодованием.
— Пусть возмущаются, — со смехом сказал Антоний, — а ты, император, делай, что находишь нужным… хотел бы опросить, кого ты намечаешь начальником конницы?
— Лепид должен уехать в свою провинцию, и я думаю назначить Гая Октавия…
Лицо Антония омрачилось.
— Скажи, тебя не удовлетворяет мой выбор? — спросил Цезарь. — Может быть, ты желаешь сам быть начальником конницы? Но я хотел, Антоний, взять тебя с собой в Парфию…
— Император! — радостно воскликнул Антоний. — С тобой — хоть к гипербореям!..
Однажды Лепид, войдя к Цезарю, сказал:
— Зачем ты распустил всю свою охрану? Сенаторы и всадники могли бы защитить тебя если не мечами, то своими телами, а испанские рабы сильны, ловки и выносливы…
— Достаточно с меня ликторов, — пробормотал Цезарь.
— Не забудь, что в разных местах столицы происходят ночные сборища недовольных… Берегись заговора, друг, не доверяй помпеянцам… Они льстят тебе, а за спиной — оскорбляют. А ты поступил с ними как отец, обласкал и возвратил имущество…
Цезарь кликнул скрибов.
— Завтра я издам эдикт, в котором объявлю, что я обо всем осведомлен, а лиц, злословящих на меня, буду привлекать к ответственности…
— Увы, друг! — вздохнул Лепид. — Ты очень мягок… Сулла поступил бы иначе… При нем даже страшно было подумать о заговоре против власти!..
— Но я не Сулла, не враг рода человеческого, — улыбнулся Цезарь, — я хочу управлять гуманно, и горе тому, кто посмеет поднять руку на Цезаря, отца отечества, вождя народа, диктатора и императора!..
— И царя, — прибавил Лепид. — Разве не приветствовали тебя этим именем два плебея?