— Что, любезная, здесь Иван, музыкант, проживает?
— Это который на скрипке?
— Этот.
— Здеся… Да шут их знает, шатуны этакие… их, поди, с собаками не сыщешь…
При этом будочница подняла ухват кверху и постучала им в потолок…
— Сейчас! — глухо отозвались с потолка.
— Аль они у вас под крышей зимуют? — спросил мещанин.
— А то где же? Тут, чай, сам видишь, негде повернуться двоим… А иной раз пьяниц наволокут: хоть возьми завяжи глаза да беги вон.
— Так, так, — подтвердил мещанин.
— А что ж, думаешь, под крышей? — продолжала будочница. — Там им, погляди-кось, какое тепло-то!.. Труба горячая, что твоя лежанка…
— Так, так! Место духовитое… Труба дает теплый дух…
— Там им за первый долг валяться-то!..
— Это справедливо! место хорошее… место миловидное!..
Мещанин сел на лавку, погладил свои седые волосы и огляделся.
— Мешкают они что-то, — сказал мещанин, помолчав.
— Товарищей скликают… Что вы свадьбу, что ль, затеваете? — спросила будочница.
— Да что будешь делать, матушка!
— Кто такие?
— Кушаковы, мещане… здешние жители. Вот внучку просватал за кондитера Ваньку…
— Это хромой-то?
— Хром, матушка, точно, что хром!.. Ну, дохтора обещались оттянуть эту хромоту-то… Беспременно, говорят, оттянем в другое место… И примочку дали, дай бог здоровья… Примачивайте, говорят, через два часа по столовой ложке…
— Ну, дай бог!
— Уж мы и сами бога молим… К спине бы ее, хромоту-то…
— В спину? — спросил Мымрецов, неожиданно услыхав слово, так близко подходящее к шивороту.
— К спине, к спине, друг! Потому, надо так сказать: которая это нога кондитерова, то она более двадцати годов изувечена; ну, мы имеем упование на господа…
— Пьет-то он дюже! — с соболезнованием проговорила будочница. — А уж и девочка ваша!
— Девочка, одно слово! Рукоделью обучена…
— Первая по здешним местам девушка! Уж и мастерок!., ах!
— Ну, да ведь где, матушка, непьяного-то возьмешь? Кто не пьяница-то по нынешнему времени?
Мещанин вздохнул.
— И тяжка же наша женская часть! — заговорила будочница, смотря в печку. — Живет девушка невинная, чувствует про себя всякую любовь, а наместо того: — хвать! да за пьяницу!.. На увечья да на каторгу!..
— Родная! — грустно сказал мещанин. — Нету не пьяницто, нету их! У кондитера, у Ваньки, по крайности сейчас пятьдесят целковых есть! Да платье, погляди-кось, какое невесте подарил! Только что в двух местах маленько тронуто, а то все чистое, можно сказать — муре! Так-то-ся!.. Санта-дубовое обещался — случай есть… Вот и гляди на него! каков он кондитер-то…
При этих словах будочница замолкла. Мымрецов, слушая эти разговоры, начал как-то таинственно покряхтывать, пошевеливаться, и будка неожиданно услыхала следующую речь: