— Ну, тоже, — не спеша начал Мымрецов: — и мужская часть через женскую часть не то чтобы очень благополучно хлеб свой ела…
Тут он остановился, тряхнул головой книзу, завернул лицо в сторону и продолжал:
— Тоже и нашему брату само собой по башке от дамского пола влетает…
С этими словами он вдруг направился к двери.
— Да как вас не бить-то? Как вас, кровопийцев наших, не бить? — загорячилась будочница.
— Да, брат! влетает препорядочно-хорошо! — заключил Мымрецов — и скрылся на улицу.
В это время в будку вошел человек лет тридцати, с доброй, но как будто заспанной, отекшей физиономией. Он был в сером армяке с широким квадратным воротником, лежавшим на спине; на шее виднелся ситцевый платок, туго завязанный крошечным узлом. Армяк был подпоясан кушаком; походил он на дьячка. Человек этот был застенчив и робок; добрые глаза мигали часто, словно стыдились чего. За ним вошло еще двое.
— Доброго здоровья! — сказал армяк мещанину мягким и заискивающим голосом.
— Здравствуй, друг! Ты Иван-то?
— Мы-с… Музыка требуется?
— Да, брат. Вот свадьбу затеяли…
— Дело доброе!.. Дай бог час!.. Конечно… Вам один инструмент требуется?
— Да хоть и поболе — все одно. Что уж…
— Да на что вам поболе-то-с? Конечно, что звуку более — ну настоящего увеселения не будет-с… Поверьте, так! Нам это дело вот как известно… Тепериче, например, труба или опять генерал-бас — через них только рев поднимается на балу, ну к танцу он не трафит; танец требует аккурату, чтобы нога действовала в существе, но не то, что ежели мы забарабаним очертя голову! В то время может произойти невесть что…
— Это так! — подтвердил мещанин.
— Поверьте, так! Мы на своем веку поработали довольно…
Мы знаем-с. Нет лучше, как скрипка: тихо, чудесно… А за ценой мы не постоим…
— А за ценой мы не погонимся! — прибавили два другие лица.
Костюмы этих лиц не отличались доброкачественостью.
Один из них, худенький и сухой человек лет сорока, был в чуйке, старался быть гордым и держать себя в порядке. Другой был в сюртуке, воротник которого терялся в каких-то тряпках, намотанных на шее. Сюртук был засален и застегнут на верхнюю и нижнюю пуговицы; боковой карман отдувался. Человек в сюртуке имел широкое рябое лицо, выражавшее равнодушие и весьма покойное состояние духа; лицо это очень походило на тарелку с кашей, густо намазанной маслом.
— Что же, — спросил мещанин, — и эти молодцы по музыкальному мастерству?
— Н-нет-с! — умильно отвечал армяк. — Нет-с, они этому не учены…
— Мы не учены…
— Мы только что вместе ходим-с! — продолжал армяк. — У нас, значит, общее, собственно по бедности. Так как, оставши без куска хлеба, — куда я денусь? которые были по оркестру товарищи, еще при барине, — тоже разбрелись… Струменту не было… с рукой тоже не хотелось, а кормиться надобно… Ну вот попался добрый человек, Петр Филатыч, дай бог им здоровья, инструмент свой доверяют…