— Она была дома и, готов спорить, знает, кто заходил, но что толку ее спрашивать? Она просто скажет, что не обращает внимания на моих гостей, да еще разозлится и станет в позу. Ведь она всегда оставляет свою кухонную дверь приоткрытой, чтобы подсматривать и подслушивать, и мне это известно. Поэтому я не могу обращаться к ней с расспросами.
— Да, понимаю, нам это легче. Хотя, возможно, толку будет не больше. Тогда возникает еще один вопрос. Вы не упомянули о самой вывеске. Если он хотел изъять доказательство того, что сделал подарок, то почему бы одновременно не изъять и сам подарок?
— Он не мог, ее здесь не было. Меня эта вещь немного заинтересовала. Ее столько раз покрывали новой краской, что под всеми этими слоями может оказаться все что угодно. Да линии и пропорции самой картины. В них есть нечто такое… Это далеко не девятнадцатый век. Нет, я не думаю, что она стоит больших денег, но мне хотелось бы знать побольше о ее истории и выяснить, есть ли что-нибудь занятное под верхними слоями. Поэтому я поговорил с Барни Уилсоном, и он предложил показать вывеску торговцу, владельцу галереи на Эбби-плейс, что на окраине города. Вот я и попросил отвезти ему эту вывеску, чтобы тот взглянул на нее и высказал свое мнение. Она все еще у него.
— Когда вы послали ее ему? Очевидно, до пропажи письма. Было ли это до прихода мистера Шелли?
Лесли принялся считать дни. Щеки его снова порозовели, взгляд немного оживился.
— Да, до прихода, ей-богу! Шелли приходил сюда в четверг вечером. Барни увез вывеску на фургоне в понедельник утром, тремя днями раньше.
— По-вашему, это о чем-то говорит?
— А вы думаете, нет? У меня эта штука хранилась шесть недель, и папаша ни разу ею не интересовался. Потом ее отвозят этому торговцу, и три дня спустя папаша начинает борьбу за ее возвращение. По-вашему, тут нет никакой связи?
— Думаете, торговец намекнул ему, что она может иметь какую-то ценность?
— Не знаю, может, и так. Думаю, он прослышал, что я хочу посоветоваться со знатоком, и этого оказалось достаточно. Если бы он заподозрил, что отдал мне ценную вещь, и шутка обернулась против него самого, это просто убило бы его. — Лесли смутился, осознав, в каком щекотливом положении он оказался, и болезненно поморщился.
— Ну ладно, оставим это, — сказал Джордж. — Письмо исчезло. Что потом?
— Вчера вечером, как я уже говорил, мне вдруг захотелось разобраться с ним тайком от Джин. Я знал, где он будет вечером, и был настроен воинственно, хотя и не очень, — с насмешливой улыбкой сказал он, перехватив оценивающий взгляд Джорджа. — Я его и пальцем не тронул. Пришел я туда незадолго до десяти и попросил того официанта вызвать отца ко мне, если тот сможет выкроить минуту. Я не назвался, боясь, что он не выйдет, если будет знать, кто пожаловал. Хотя, возможно, и вышел бы. Вон ведь как повернулось дело. В общем, он вышел, увидел меня и принялся хлопать по спине и смеяться, словно я был гвоздем его вечерней программы. Сейчас, говорит, предупрежу друзей и приду опять. Потом выпроводил меня через боковую дверь и велел идти в амбар, посмотреть, во что он превратился. Сказал, что дверь не заперта. Иди, мол, сынок, а я туда загляну чуть позже. Ну, я и пошел. Не знаю, зачем он меня туда отправил, но мне и самому надо было поговорить с ним наедине, так что амбар вполне годился. Я полагаю, вы уже видели это помещение и знаете, во что он его превратил. Через несколько минут прибегает. Его аж распирает от радости. Под мышкой — бутыль шампанского. «Ну, что теперь скажешь о своем прекрасном доме, мой мальчик? — спрашивает он. — Разве не потрясающее зрелище?» Но я пришел не затем, чтобы любезничать с ним, мне все это было до лампочки. Я напустился на него, сообщил, что я думаю о его грязных проделках, и обвинил в краже письма. Он же только смеялся мне в лицо и все отрицал. «Ты спятил, — говорит. — Чего это ради я стану красть свое собственное письмо?» Наверное, я и не думал, что будет толк, просто хотелось разрядиться, вот и разрядился. Я сказал ему, что он за птица, какой он дьявольски лживый и изворотливый черт, и поклялся, что буду бороться с ним до последнего — и за вывеску, и за свою карьеру.