А сама по себе вещь Хайнлайна — доброе и милое произведение, где путешествие во времени автор использует для того, чтобы дать возможность герою поквитаться с обидчиками и соединить свою судьбу с судьбой любимой девушки. По-моему, получилось очень хорошо и трогательно. И вообще, путешествия во времени для того, чтобы поправить свои личные дела, — совсем недурной способ применения машины, «изобретенной» Гербертом Уэллсом. Коллеги Роберта Хайнлайна по ремеслу нередко употребляли эти машины для целей куда менее благородных. Их герои что-то там крали в прошлом или будущем, использовали машины, чтобы захватить какую-нибудь властишку или, на худой конец, просто прошвырнуться в другие эпохи с туристскими намерениями — людей посмотреть, себя показать, сувениров привезти. Один даже застрелил Магомета — не из выгоды, а так, эксперимента ради. Так что на этом фоне мистер Дэвис из повести Хайнлайна просто образец добродетели, без шуток.
Другое дело, что в ряду подобных произведений «Дверь в Лето» не открыла каких-то новых горизонтов и не обогатила ничем особенно новым собственно идею путешествий во времени. Но Хайнлайн и не стремился здесь быть первопроходцем — благо открытия его предшественниками и коллегами были сделаны, и можно было, не изобретая излишних велосипедов, учесть их при построении сюжета. А сюжет он построил неплохо.
Открытия же в этой области были сделаны другими, и наш святой долг назвать эти имена. Для экономии времени и места ограничимся тремя: Герберт Уэллс, Айзек Азимов и Рей Брэдбери.
«Машина времени». «Конец Вечности». «И грянул гром».
Как вся русская классическая литература вышла из гоголевской «Шинели», так и вся англо-американская фантастика на тему хронопуте-шествий базируется на этих трех вещах.
Первый, Уэллс, придумал принцип. До него, конечно, кто-то тоже разгуливал по разным эпохам, посылал героев в путешествия то туда, то сюда, и следопыты от литературоведения назовут несколько имен. Однако в литературе — в отличие от изобретательства — первый не тот, кто раньше других придумал, а тот, кто придумал и отменно об этом написал. Уэллс, изобразивший и сам рукотворный аппарат для перемещений во времени, и своего джентльмена-путешественника, написал просто здорово. Помните: викторианская Англия, неяркий свет свечей и Путешественник, входящий в зал навстречу своим гостям: «Не хотите ли взглянуть на саму Машину Времени?» И — легкая ажурная конструкция, вроде биплана братьев Райт: никель, слоновая кость, горный хрусталь. В одной небольшой повести Уэллс разом расширил координаты обитаемого мира на порядок, возникло четвертое измерение, столь же неисчерпаемое, как первые три, но неосязаемое, таинственное. Жутко-таинственное. Если вспомнить мифологию, то ужасный Сфинкс задавал путешественникам загадку, как раз связанную с метаморфозами человека во Времени. Герой Уэллса обуздал эту стихию, подчинил себе, но в будущем его все равно ждал Белый Сфинкс — непостижимый символ бесконечно далекого и бесконечно непонятного грядущего (именно в пьедестале Белого Сфинкса и прячут свирепые Морлоки украденный у Путешественника аппарат). Впервые в романе Уэллса возникли эсхатологические мотивы. Мрачную картину вырождающегося человечества писатель нарисовал не оригинальности ради и отнюдь не из каких-то мизантропических побуждений. Лично я подозреваю, что он намеренно хотел вызвать легкий шок, привести в смущение, поселить беспокойство, предупредить об опасности (какой? — он чувствовал ее, но еще смутно). Если принять во внимание кое-какие уроки истории, которые нам преподали гораздо позднее, то окажется, что предвидение писателя о возможности превращений классовых конфликтов в биологические не столь абстрактно-химерично. Трагическое подтверждение тому, к примеру, — людоедские штучки нашего «вождя всех времён и народов», о которых вспоминать тягостно, а забывать преступно.