Я подвел траулер к длинному деревянному доку, где стояли на швартовых еще несколько судов, включая парочку французских шлюпов с логотипом одного чартерного заведения из Абакоса. Док венчало белое блочное здание с большим плакатом: «Снежный спуск. Еда. Лед. Горючее». Мы спустили резиновые буфера и аккуратненько втиснулись на свободный пятачок в самом конце доков между двумя шикарными рыболовными посудинами с мощными мачтами и большими фирменными шпулями, готовыми вытащить из воды макрель-рекордсменку.
Мы прошли мимо топливных колонок и направились к белой постройке с застекленной верандой. В прохладном помещении висели клубы сигаретного дыма, царил полумрак — так что, войдя со свету, пришлось подслеповато щуриться. У окон с видом на гавань примостились с полдюжины столиков, за которыми отдыхали две рыбацкие компании и несколько молодых симпатичных пар — как видно, приплывших сюда на шлюпах. Все сидели с кислыми физиономиями, словно обещавшая массу интересного прогулка обернулась жестоким разочарованием и беспросветной скукой.
У барной стойки торчали несколько мужчин, по виду местных. Все они были друг на друга похожи: обрюзгшие лица, покатые плечи, дряблые тела. Мужики уставились в телевизор, висевший под потолком над стойкой. Звук врубили на полную, и захватывающее действо старенькой комедии «Герои Хогана» заполняло собой все пространство: Хоган с приятелями, неимоверно издеваясь, учили какого-то недотепу играть в покер. За стойкой, вперив глаза в экран, стояла толстуха лет шестидесяти.
Я попросил своих спутников подождать у входа, а сам направился к бару. Мое появление привлекло пару вялых взглядов, но не больше: присутствующие тут же потеряли к новоприбывшему всяческий интерес и обратили взоры к экрану. Через минуту пошла реклама, и жирдяйка обратила наконец на меня внимание. Эта женщина являла собой наглядный пример нещадного воздействия гравитации на живой организм. Ото лба до самых щек тянулись глубокие морщины, понуро опущенные уголки губ тонули в дряблом подбородке, под застиранной футболкой просматривались груди, обвисшие до самого пупка. Во рту болтались четыре подгнивших зуба — как видно, последние.
— Ну? — вякнула она.
Я показал рукой на «Лоботряса» и спросил, не возражает ли она, что мы пришвартовались в доках. Тетка скосила глаз на улицу и спросила:
— Большая посудина?
— Пятьдесят два фута.
— Тогда с вас пятьдесят два доллара.
— Но мы собирались пробыть здесь не больше часа.
— Не важно. Платите пятьдесят два доллара, а если будете что-нибудь заказывать или заправляться, вычтем из этой суммы. Так и так, с вас пятьдесят два. Если решите ночевать, будет еще по доллару за фут.