— Отличная винтовка, — согласился я. — Может, теперь присядем и покалякаем? Что конкретно ты собираешься с ней делать?
К пяти вечера мы досконально все обсудили, и даже не один раз. В результате поняли главное: ни черта мы не знаем и действовать придется по ситуации, а случиться может что угодно. Мы рассчитывали незаметно подобраться под прикрытием шторма и сильно надеялись, что «Лоботряс» выдержит ненастье.
Аппетита ни у кого не было. Педерсон предложил немного вздремнуть перед ответственным делом. На девять вечера назначили отплытие, и все разбрелись давать храпака.
Я закрыл глаза, но сон, хоть убей, не шел. Начались первые признаки беспокойства. Педерсон все-таки был не прав: это не мурашки и даже не сосание под ложечкой, а настоящий колотун.
В начале одиннадцатого шпили появились в пределах видимости. Мы довольно долго не решались к ним подойти: Дрыщ объяснял Педерсону, как подобраться к утесу с входом в искомую пещеру. Стояла тьма-тьмущая, хоть глаз выколи, и рассмотреть на волнах судно со спущенными парусами не представлялось возможным. Кстати сказать, если кто там и стоял на швартовых, приходилось ему не сладко — не знаю, какой трос выдержит такую качку.
Я поставил Бриндли за штурвал где-то на середине пролива, и он вел судно ровнехонько на юг, довольно ловко удерживая посудину в неспокойном море. Решено было пристать к берегу в миле от входа в пещеру. Волна вздымалась высоченная, но мой милый «Лоботряс» шел как по маслу. Экипаж здорово швыряло по кораблю; мы то резко летели вниз, то подскакивали вверх, будто на салазках. И что удивительно, Бриндли и в самом деле держался молодцом. Я мельком взглянул на него — вижу, глаза горят, рот скривился в ухмылке, а сам сосредоточен, желваками поигрывает. Черт побери, да он еще и свистеть умудряется! Да уж, крепкий орешек. Глядишь, и не потонет «Лоботряс». Может, целехонькими вернемся.
Я хлопнул помощника по спине и сказал:
— Принимай посудину, капитан.
— Послушная девочка, резво мчится, — ответил он.
— Если доставишь нас целехонькими, так и быть, дам борта поскрести — вылизывай сколько душе угодно.
Бриндли усмехнулся и ответил:
— Пошел ты знаешь куда.
— Слушаюсь, капитан, — ответил я.
Мы шли с выключенными огнями — свет погасили даже в каюте. «Лоботряса» так бросало и кренило на волнах, что передвигаться по трюму было почти невозможно. Я здорово саданулся плечом о переборку; на камбузе рассек ногу о здоровенный локер. Такими темпами, глядишь, сойду на берег инвалидом. Наконец я добрался до утепленного непромокаемого комбинезона и напялил его, отделавшись единственным падением. Темно-синий всегда был мне к лицу — жаль, зеркала нет поблизости.