— Комаровская! Не пытайся меня обмануть, — скрипит Петр Константиныч.
— Ставлю тебе неудовлетворительно (двойку, значит).
А вот Скворцов — отличник и по противогазу. Все ему легко дается!
Но в один из дней Волька не является на уроки. Его нет день, два, три, неделю… Мы скучаем без Вольки, даже Петр Константиныч скучает. Он каждый день спрашивает у нас:
— Что такое со Скворцовым?
Но мы еще мало знаем друг друга, и никто ничего про Вольку не слышал.
— Надо его навестить, — решает учитель. — Кто со мной?
Желающих много.
Волькин дом — на Среднем проспекте. Шестиэтажный, серый, похожий на наш. Таких домов много на Васильевском. Мы все звоним, нажимая по очереди белую фарфоровую кнопку звонка. Долго никто не отпирает. Наконец, дверь полуоткрывается. В прихожей мгла, и мы не сразу различаем на пороге маленькую фигурку. Это малыш лет пяти, видимо Волькин братишка.
— Здравствуй, — вежливо говорит Петр Константиныч. — Мы пришли узнать, почему Воля не приходит в школу. Он болен?
Мальчишка отвечает не сразу. Он не произносит букв «р» и «л».
— А Вою мама похоониа…
— Что?! Не может этого быть!!!
— Похоони-аа, — тянет мальчуган. — Он зажигауку тушиу… Его обожго сийно…
Петр Константинович прикрывает глаза рукой.
— Идите, друзья, по домам… Идите, — каким-то вдруг очень тоненьким голосом говорит он нам. — А я подожду Волину маму.
Недолго я ходила в новую школу. Через неделю после потрясшей нас всех Волиной гибели нам объявили, что занятия прекращаются, а когда начнутся снова — известят особо. Убирается в шкаф моя гордость, моя радость — новенький портфель из свиной кожи с блестящими металлическими «уголками» и замочком — папин подарок на мой прошлогодний день рождения.
— А тетради и книжки оставим на письменном столе, — говорит мама.
— Зачем?
— Будем продолжать учиться.
С этих пор каждый вечер два-три часа отводится на арифметику, чтение, чистописание. Жизнь наступает трудная. У мамы — свои методы преподавания, снисхождение ей неведомо. Растолковав мне задание, она уходит по своим делам на кухню или в другую комнату. И я не смею встать с места, пока не сделаю, что положено. Даже если встретилось непонятное, обращаться к маме за помощью — бессмысленно.
— Мам, мне не сложить эти циферки!
— Сложишь.
— Не могу.
— Тебе достаточно ясно все объяснили. Теперь изволь думать сама.
— Ну, мам!..
— Поломай, поломай себе голову. Потрудись. Не сдавайся.
Легко ей говорить! А мне совсем не хочется «ломать» себе голову.
Горькая слеза повисает у меня на ресницах, щекотно ползет вдоль носа и капает на тетрадку — образуется размытое лиловое пятно. Я надеюсь, что меня пожалеют. Но не тут-то было.