Приближается день рождения тети Юли. Соблюдая традицию, раз в году все родные собирались по этому поводу у нее на Восемнадцатой линии.
Обрадованная, польщенная всеобщим вниманием, тетя Юля старалась вовсю.
Скудные сбережения тратились на дорогую колбасу, балычок, сыр. На горячее неизменно подавались прыскавшие соком сосиски с картофельным пюре и тепло «дышавшие» пироги. А потом — чай с кренделем и вареньями всевозможных сортов. И тут уж надо было сидеть долго, есть до отвала, хвалить закуску и подробно, заинтересованно обсуждать качество нынешних пирогов. Тетя Юля цвела, а родственники чувствовали себя размягченно, как люди, исполнившие свой долг. Пока все отдыхали от трапезы, я хозяйничала в тетиной комнате в свое удовольствие. Листала тяжелый альбом с плотными старыми фотографиями, на которых натянуто улыбались красавица-бабушка и дурнушка тетя Юля — в шиньонах, в платьях с «буфами». Заглядывала в картонный футлярчик из-под каких-то дешевых, еще дореволюционных, духов. В задымленном флакончике сохранилась капля темной, похожей на валерьянку, жидкости… Легкая серая пыль вздымалась из треугольной коробочки с пудрой «Белый лебедь»… В другом альбоме, потертом, плюшевом, с медной застежкой, красовались старинные поздравительные открытки, предмет моих вожделений: ангелочки в белых ночных рубашечках, веселые желтые цыплята у раззолоченного яичка, томная дама в огромной шляпе с пышными перьями.
С наступлением блокады и голода день рождения тети Юли засиял для меня далекой, прекрасной путеводной звездой.
Мне снились накрытый стол, добрая теткина улыбка и, в особенности, горячая розовая сосиска, повисшая на кончике вилки…
Накануне заветной даты я провела бессонную ночь.
— Посмотрим, какая будет погода, — сказала вечером мама.
Утром — к окошку! Метель… Все погибло!
— Мама, мамочка!..
— Лена, нам ведь не дойти, сама видишь.
— Дойдем!
— Нет, невозможно.
В слезах выбегаю в прихожую. Как сделать, чтобы мама согласилась?
Упрашивать ее бесполезно, она у нас кремень…
Вот если бы был бог!
Папа говорит, что нету его, что бога выдумали темные люди. А может, попробовать? Я ведь тоже еще маленькая, темная…
Сложив руки, как когда-то учила меня религиозная бабушка, я обращаюсь к грозному ленинградскому небу:
— Сделай так, чтобы мы пошли к тете Юле! Очень-очень-очень прошу тебя… Ну, чего тебе стоит? Сделай! (Назвать бога по имени я не решилась).
— Ленка, — зовет меня мама, приоткрыв дверь. — Живо собирайся. Вроде улеглось немного.
Ура! Помог! Хоть и нет его, а помог!
…Мы пускаемся в дальнюю дорогу. Стараемся идти энергично, но дома проплывают мимо, как в замедленном кино. Мама часто присаживается прямо на сугроб — отдышаться. В один из «присестов» лицо у нее делается землисто-серым, она плотно прикрывает веки и хватает меня за руку.