Гремели последние бои, Победа была близко.
И это казалось совершенно невероятным: неужели еще день, два, ну пусть неделя и наступит Та Самая Минута?!
Странное состояние охватило всех нас — участников боев в центре Берлина: здесь близость Победы чувствовалась особенно остро. От этого все существо наполнялось огромной радостью, и вместе с радостью к сердцу подступало неожиданно тревожное ощущение. Потом я понял: оно шло из будущего, которое нас ожидало и было незнакомо...
Что-то изменилось в людях в эти дни: солдаты подобрались, подтянулись. Даже в своем пропыленном, пропотевшем обмундировании они казались щеголеватыми.
Даже мера времени изменилась. Его стали отсчитывать не в часах и минутах, а в метрах! Все вдруг стали говорить: «...до конца войны осталось 900, 800, 600 метров!» — таким оставалось расстояние до рейхстага.
Тяжела была Великая Отечественная. А теперь, когда бойцы, сквозь нее прошедшие, уже видели впереди Победу, когда все знали: еще немного, еще чуть-чуть... и — да здравствует ЖИЗНЬ! — воевать стало еще труднее.
В эти дни в каждом из нас с особой щемящей остротой усилилось стремление не только победить ненавистного врага, но и самому выжить… Никто об этом, разумеется, не говорил, но как-никак жить очень хотелось. Погибнуть в последние дни войны казалось чудовищно несправедливым…
А война продолжалась!
Шли тяжелые и почти беспрерывные бои. Солдаты, как и раньше, атаковали с решительной и отчаянной самоотверженностью. Гарантий на жизнь не было ни у кого...
Ужесточение боев на улицах и площадях нарастало с каждым метром. Казалось, в самом берлинском воздухе витал смрадный дух смерти.
* * *
Весенние, апрельские деньки.
Все сильнее припекало ласковое солнце. Нередки были и короткие дожди. На деревьях развертывались нежные, словно лакированные, листочки, берлинские липы окутались желто-зеленой дымкой. Воздух пропитывался острым, горьковатым запахом свежей листвы. Этого аромата не могли перебить даже чад пожаров, танковая гарь, пороховые газы, вонь взорванного тротила.
В редкие минуты между атаками, когда можно было открыть башенные люки, танкисты вылезали из машины: солнце пригревало, солдатам хотелось присесть на броню танка и хоть немного погреться в ласковых лучах...
Сбросив танкошлемы, они брали огрубевшими пальцами ветки и прижимали к воспаленным лицам липкие и пахучие листья.
В эти минуты казалось, что бойцы прислушиваются к чему-то далекому и бесконечно дорогому.
Однажды, когда мы вели бои еще в районе Нейкельна (все названия районов, улиц, площадей и разных объектов Берлина даю по оперативной карте, сохранившейся в моем личном архиве. Автор
