Смотрю на наших солдат и вижу — у них такие же мысли, как и у меня. Вот бледный, измученный боем гвардии капитан Филяев. Все в полку знают — у него погибли родственники, капитан люто ненавидит фашистов, он был в бою безжалостным. Пристально смотрит Филяев на мальчика, из-под танкошлема струится пот, веки дергаются.
А эсэсовец ждет, вытянувшись в струну.
— С вами разберемся позже, ответите по заслугам. А с детьми не воюем!
— Наш Руди тоже воевал, как солдат, господин офицер. Прошу еще раз — расстреляйте нас вместе!
— С детьми не воюем. Если есть родственники, дайте адрес, передадим им вашего Руди. А с вами дело другое. Вы в плену. Прощайтесь с ребенком.
Закричал мальчишка, навзрыд заплакала мать. Офицер так и не прикоснулся к сыну. Взял жену за рукав, молча стал в колонну и, не оглядываясь, зашагал по улице.
Хлопцы мои, все как один, вдруг задымили цигарками. Руди громко плакал, глядя на удаляющихся родителей. Молча подошел к нему капитан Филяев, погладил по белобрысой головенке, взял за руку и увел к своим танкам.
...Через несколько дней, когда бои закончились, я увидел этого Руди в полковом медицинском пункте. На его светловолосой голове красовалась наша пилотка с красной звездой. Уже после Победы капитан Филяев — он почему-то больше всех принял к сердцу судьбу маленького немца — отвез его в комендатуру Берлина для передачи родственникам. Танкисты обеспечили мальчонку «приданым» — одеждой, бельем и продуктами.
Больше мне не пришлось его видеть, мы ушли из Берлина 12 мая.
Какова его судьба? Кем он стал? Непросто ведь складывались людские жизни в послевоенной, разбитой и поверженной стране. Тяжелые жернова войны, как бы продолжая вращаться по инерции, немало еще искорежили судеб... В одном уверен: человеческое отношение наших танкистов не могло не оставить доброго следа в душе ребенка.
* * *
На востоке, на фоне чуть посеревшего неба за полночь проявились резкие контуры развалин, апрельский рассвет был ранним. Земля, несмотря ни на что, продолжала вращаться!
Противник контратаковал, не ожидая, пока совсем рассветет. Собственно, контратаки длились всю эту ночь. Снова звенели разбитые стекла, захлебывались автоматы, бухали пушки вражеских самоходок — «артштурмов», со всех сторон гудели наши танковые моторы. Знакомые и неясные картины ночного боя.
Отразили и эту — рассветную — контратаку, и вновь продвинулись вперед на два десятка метров. Теперь в наших руках часть огромного фешенебельного отеля и кусок примыкающего к нему сквера, из окон отеля, с чердака, из подвала его северной части хлещет пулеметный огонь. Обвалившиеся стены обнажили богатые интерьеры, словно витрины шикарного магазина. Мебель покрыта пухом из вспоротых осколками подушек. Пух носится в воздухе, медленно оседает на землю. Раскачивается огромная люстра и даже слышен серебряный звон ее хрустальных подвесок... Голубоватая ванна висит на стене. Вычурная кровать, аккуратно заправленная, чудом осталась стоять на кусочке пола.